– Разве с вас не спросят? Разве ее какие-нибудь проверяющие комиссии не потеряют?

– Не спросят… Если над ней возьмут опекунство или… удочерят. Но, повторю, я готов прямо сейчас поехать с вами за Настей.

– Стоп! – выдохнул я. – И что мы ей скажем?!

– Ну, что вы не от Отца Небесного…

«Шах и мат, Сергей Сергеевич, так сегодня любят говорить. Но ситуация, скорее, патовая».

– Но… она… именно в то время… именно в том месте… она почувствовала нашу симпатию с этой женщиной… – бормотал я.

– Аглаей Ивановной, – подсказал Василий Абдурахманович. – Вы думаете, я с бухты-барахты принял Крещение? Я если не мусульманин, то вполне себе советский атеист!.. Был…

В кабинете директора детдома повисло тягучее, вязкое молчание, разбухающее от наших несвязных, растерянных мыслей, сомнений, от оглушительного понимания того, что, если звать Высшую Силу, она может и прийти. Особенно если зовет ребенок. Я буквально увидел – не вспомнил, а увидел – эти строчки из Евангелия от Матфея, когда Иисус одернул учеников, которые не пускали к Нему досаждавших детей. Я произнес Его слова вслух:

– …Пустите детей и непрепятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное.

– Я вот думаю, что обо всём этом скажет ваша Аглая Ивановна? – задался резонным вопросом Василий Абдурахманович.

– Она не моя… – просто ответил я. – И насколько я понимаю, о законном опекунстве, тем более об удочерении речи и быть не может.

Директор вдруг, наоборот, приободрился, изобразив значимого человека.

– Если вы люди свободные, то в нашей администрации я в два счета зарегистрирую ваш брак, – сказал он непривычным за время нашего разговора тоном дельца или чиновника.

– Но… Аглая… М-да… Надо ехать…

– Вы бумагу подпишете, что Настя в данный момент у вас в гостях? – Василий Абдурахманович вынул из ящика стола явно заготовленный лист с текстом. – Надо только все ваши данные внести…

– Вы к кому? – Заспанный охранник на входе-выходе открыл глаза.

– Теперь, скорее, уже от кого, – улыбнулся я в ответ.

– А… э… эм…

– Он, наверное, по поводу Насти приезжал, – пояснил растерянному охраннику дежурный Виктор. Из его взгляда вдруг исчезло недоверие и тренированное презрение, оттуда выглянул обычный русский мальчик и попросил: – Вы там ее не обижайте. Она хорошая. Очень хорошая.

– Я это уже понял, – сказал я, остановился и протянул подростку ладонь для рукопожатия. Виктор по-взрослому ударил по моей. Мол, бывай, дядя, не кашляй, а в глаза его снова вернулась серая стена, но на ней уже было написано что-то ироничное…

Ехал я из поселка не торопясь, медленно и вдумчиво. Нужно было утрамбовать всё услышанное и в уме, и в душе. Уже перед выездом на трассу я заметил в зеркале заднего вида всадника на орловском рысаке серой масти, и всадником этим был дежурный по детдому парень Витя. Он гнал коня галопом, и я понял, что он хочет догнать меня. Затормозил и вышел из машины. Конь пронесся мимо. Витя чуть ли не на дыбы его поднял, чтобы остановить и развернуть.

– Откуда такой рысак? – спросил я у спрыгнувшего из седла парня.

– Вы в лошадях разбираетесь? – выдохнул Витя.

– Нет, но у меня друг часто играет на ипподроме, делает ставки. А я помогаю ему делать ставки, потому вынужден кое-что знать, – попросту объяснил я.

– А-а…

– Так откуда у вас такой орловец?

– Так это Василий Абдурахманович, он же татарин. Хороший татарин без коня не может. – Витя по-доброму улыбался. – У нас-то в хозяйстве и коровы свои есть, птица там разная, огород, ну вот… И коня он по-тихому нам приобрел. Вы только не выдавайте, коня вроде как не положено.

– Не выдам.