Невозможно заниматься самолечением, но можно понять причину. На самом деле я боялась не укусов и не бешенства: страх и отвращение у меня вызывают близкие отношения. Омерзительно сталкиваться с внутренним миром человека, с которым живешь, и страшно остаться без отношений вообще.

А что касалось собак… Мне было просто непереносимо тяжело их видеть, прикасаться к ним. Ещё хуже, когда они сами нюхали меня, высовывали язык, и я не могла остановить этот кошмар. Трепетное сердце хозяев переполняется любовью и нежностью, когда подходит питомец и трется боком об ноги, кладет морду на колени. А у меня это вызывает ужас и тошноту.

Все было хорошо, пока мы встречались с Валерой, но стоило нам лишь начать жить вместе и познать все несовершенства друг друга, так я начала испытывать сильнейший дискомфорт. Этот дискомфорт со временем перерос в отвращение.

Однако мысль о том, чтобы остаться одной, приводила меня в ужас: мне казалось, что я больше не встречу ни одного человека, к которому смогу испытывать такие же чувства, такую сильную любовь и привязанность.

Больше всего на свете я ценила моменты просветления: те редкие дни (один-два в месяц, не больше), когда мы не ссорились и жили как обычные люди. Мы смеялись, ходили по магазинам, решали какие-то вопросы, занимались любовью, говорили друг другу нежные слова.

«Всё вместе дает картину матёрого невроза… Пора идти на личную терапию», – подумала я.

Морщась от неприятного запаха в лифте, я поднялась наверх и открыла ключом дверь. Илона ещё не легла спать, из-под закрытых дверей детской комнаты растекались жёлтые лучи. Валера играл в карточную игру онлайн.

– Привет всем, – крикнула я.

Муж и дочь выкрикнули «привет» – каждый из своих баррикад. Я повесила одежду в шкаф, убрала обувь и помыла руки. В зале горел свет, на полу были разбросаны атласы, учебники, цветная бумага и канцелярские принадлежности. «Наверное, Илона делала географию», – решила я.

Валера сидел за компьютером, видимо, уже давно. На столе стояло несколько пустых чашек, в которых нефтью чернела кофейная гуща. Стол был засыпан крошками, чуть поодаль стояла тарелка с засохшим бутербродом.

На экране я увидела игровую заставку.

– Как день прошел? – спросила я Валеру почти «на автомате». Я положила ему руку на плечо, но дернулся от моего прикосновения. Потом вполголоса ответил:

– Нормально.

Я молчала, и он тоже молчал. Постояв несколько секунд, я отправилась в детскую комнату.

Развалившись на кресле, Илона уткнулась в экран телефона. Когда она увидела меня, то помахала мне рукой:

– Привет, мам!

Я наклонилась и поцеловала её в щечку.

– Привет, котенок.

– Что делаешь?

– Домик строю.

– Покажешь потом?

– Ага. Вот, смотри. Тут будет бассейн, – ткнула Илона пальцем в экран. Я увидела какое-то расплывчатое голубое пятно и догадалась, что это и есть тот самый бассейн.

– Здорово. Как закончишь, убери в зале.

– Конечно, мамочка! – она глянула на меня своими «милыми глазками». Когда она так делала, то была похожа на котенка из «Шрека».

Я отправилась на кухню: там тоже было неубрано. Я решила не нагнетать обстановку, хотя горы мусора и грязной посуды меня раздражали. «Ничего за ними убирать не буду. В доме есть правила, каждый сам за собой уберет», – успокоила сама себя я и тут же взялась за тряпку…

Приходить в такой бардак было мерзко. Но очевидно, в моей семье были такие вещи, к которым все относятся совершенно по-разному: я ненавидела приходить в грязный дом, а муж с ребенком вполне терпимо относились к беспорядку, и, похоже, даже не слишком его замечали.