– Но мне он понравился. Я сказал, что буду разговаривать только с ним.

– Тодороки также согласился с заменой. Рассчитываю на ваше понимание: эта замена вызвана тем, что мы рассматриваем вас как очень важного информатора.

– Точно, точно: его звали господин Тодороки… – На мгновение лицо Судзуки радостно засияло. – Я первым делом спросил, как его зовут, – и вот, сам же и забыл… Не годится это – забывать, как людей зовут.

«Всегда я так…» Как бы смущаясь, Судзуки почесал голову. Странным образом выделялась одна круглая проплешина.

Реакция Судзуки на вопросы оказалась ровно такая, как было записано в рапорте. Он производит впечатление простодушного человека, послушен, занимается самоуничижением. С другой стороны, манера говорить путаная, главного не ухватить. Это расчетливая игра или просто такова его манера речи? Этот вопрос, который не смог разрешить Тодороки, был важен и для Киёмии. Важен для определения степени злонамеренности этого человека.

– Значит, – Судзуки обратился к Киёмии, – нельзя сделать так, чтобы моим собеседником снова стал господин Тодороки?

– Очень сожалею, но прошу вас не настаивать на этом. Это потому, что мы рассматриваем вас как очень важного информатора.

Киёмия сознательно повторил ту же самую фразу с более сильной интонацией. Но дальше решил смягчить:

– Или, может быть, если будет Тодороки, вы ему все расскажете?

– В каком смысле «все»?

– Все, что касается оставшихся бомб.

– Вот вы о чем! – Судзуки понимающе хлопнул ладонью о стол. – Господин сыщик, этот запрос трудно выполнить. Я и сам очень хотел бы быть полезным в этом деле, и, действительно, у меня есть предчувствие, но вот когда и где это будет в следующий раз – совершенно не представляю.

Судзуки печально нахмурил густые брови.

– Вы вроде бы сказали Тодороки, что, если посмотрите бейсбольные новости, на вас, возможно, сойдет озарение.

– Да, в тот момент это было так. Но сейчас ситуация другая. Ведь и господина Тодороки нет, и время прошло, верно? Во мне должно быть зудящее желание, или, может быть, лучше назвать это ноющим беспокойством – в общем, озарению нужно какое-то топливо.

– Ясно, – Киёмия сложил руки на столе, – очень помогло бы, просто для моего сведения, услышать от вас, в каких случаях обычно проявляется это ваше мистическое озарение и что оно сообщает вам?

– А, господин сыщик, вы сомневаетесь в моих словах?

– Если б я сомневался, то не задал бы такой вопрос. К тому же мы ограничены во времени. – Он взглянул на Судзуки, наблюдая за его реакцией. – Первый взрыв произошел в десять часов, второй – в одиннадцать. Оба взрыва были как раз в ноль минут соответствующего часа. Если исходить из того, что следующий взрыв будет тоже с интервалом в один час, а до ноля часов ночи осталось уже менее тридцати минут…

Судзуки слушал с плохо понимающим видом. Либо изображал, что плохо понимает. Снова раздался щелчок: в пазле под названием «Тагосаку Судзуки» занял свое место фрагмент с внешней стороны.

– Нет никого, кроме вас. Никого, кто мог бы остановить это зверское преступление.

– Никого, кроме меня?

Киёмия кивнул.

– Честно говоря, – продолжил он, – если даже мы узнаем, что сейчас, в этот самый момент, произошел следующий взрыв, то ничего не сможем поделать. От досады хочется зубами скрежетать, но поделать с этим мы ничего не сможем.

Киёмия почувствовал укоризненный взгляд в спину. Молодой сыщик из отделения Ногата по фамилии, кажется, Исэ.

– Думаете, подобные заявления непозволительны для полицейского? Однако что невозможно, то невозможно. К сожалению, действительность такова, что даже мобилизуй мы всех своих сотрудников, без подсказки невозможно найти бомбу, которая, может быть, находится где-то в огромном Токио. Это как раз тот случай, когда без мистического озарения не обойтись. Без него все, что нам остается, это ждать, закусив палец. В настоящее время преступник для нас – не более чем неразборчивый маньяк, способный выскочить в любом месте.