Раздвигается занавес, и знакомое ощущение охватило, когда глянул из темноты зал десятками светлых лиц. Немецкие друзья удивительно чувствуют ритм и характер песни. Невольно заряжаешься их настроением и начинаешь вместе с ними отсчитывать такт, и хочется быть такими же веселыми, свободными и беспечно напевать. Удивительное чувство любви охватывает именно в такие минуты, когда чувствуешь и проникаешься настроением другого, когда вместе волнуешься.

После концерта поговорили с Генкой на крыльце. Сережка стоял поодаль и внимательно смотрел на нас.

1.08. Вчера мы с Утой долго сидели вдвоем в вагончике. Она говорила, что всех нас любит как хороших, добрых людей, а меня, как сестренку. Ее несколько раз звали в свою компанию Тамара, Юра, Марина, Дитмар – они устроили проводы. Ута говорила всем: «Я позже приду». И рассказывала мне о тете в Западной Германии, о любимой сестренке, братьях. В дверь постучали. Она покачала головой: «Меня нет, – и продолжила. – Про меня Клаус нехорошо сказал… Не знаю: там Дитмар ждет, там – Сережа».

Как горько мне слушать все это. Долго откровенно говорили мы, и еще несколько раз звали ее.

Сегодня они работали до обеда. Обедали мы по-немецки. Ингрид, Рольф и, кажется, Вильфрид готовили обед. Второе было исключительно вкусным. Картошка нарезанная, ломтики колбасы, перец и еще что-то. Вкус изумительный: на третье, вообще, сногсшибательное блюдо. Жидкость малинового цвета и сверху плавает ослепительно желтое. И все это пахнет пудингом. За стойкой стояли Ингрид и Рольф. Они смотрели на всех и живо реагировали на похвалу. Я расхваливала их бесподобные блюда. Когда смотрела на кухню, часто ловила взгляд Рольфа.

По дороге рассорилась с девчонками и пошла впереди одна. Чувствую: идет рядом кто-то. Рольф. Разговор получился глупый. Я говорю по-русски, он – по-немецки. Я – ни бельмес. Еле-еле начала изъясняться по-английски…

После обеда стало хорошо. Народу мало, все свои. Друзья готовились в дорогу. Сережка работал напротив меня, играл глазами и пробовал шутить: переставил доску на бетоне, я грубо сказала ему что-то, он отошел. Поневоле слежу за ним: куда идет, с кем разговаривает. Но если стоит лицом ко мне или идет навстречу, опускаю глаза и торопливо прохожу.

К концу рабочего дня пришли на элеватор ВВ с ректором Кузеевым. Запахло банкетом. За пять минут до конца работы начался мощный ливень. Серый день сочился целым водопадом, и быстро-быстро летел к земле дождь, как бы стремясь загладить свою вину перед страждущей землей. Опять весело бежали под дождем, умывались им, и беспричинная радость охватывала нас. Проклинать мокроту мы начали позже, когда надо было идти на банкет. Долго сидели в вагончиках. Линейку отменили. Едва-едва дождь стих, рванули в наш «Вечерний зал». Столы еще не были накрыты. Встали в кружок и запели. Пели с настроением. Потом начали рассаживаться. Оглянулась: за мной идет Рольф, рядом с ним – Ингрид. Я окликнула ее. Она живо повернулась: «А я тебя ищу». Стало так трогательно. ВВ начала заправлять торжеством. Речи, речи… Все уже нетерпеливо начали посматривать на часы. Лишь полдесятого произнесли первый тост. После стакана вина я отключилась. Все казалось нереальным. Выпили с Рольфом на брудершафт, я пролила вино на стол, смеялась. Он улыбался. Осталась зверски голодной. Включили маг. Рольф пригласил танцевать. Он изумительно танцует: и до сих пор никто не знал! Я чувствовала себя птицей, невесомо парящей. На все танцы он приглашал меня. И все смотрели на нас и потом говорили, что мы прекрасно танцевали. Рольф неожиданно вручил мне сверток: атласный фестивальный платок и открытка с адресом. Мне никогда не делали таких сюрпризов, даже растерялась и не могла оторваться от платка. Он просто меня убил, Ута тоже такая. Вдруг неожиданно подарит вещь. И все это как бы между прочим. У них это считается честью – сделать кому-то подарок. Ута весь вечер танцевала с Сережкой. Даже не танцевали. В основном говорили. Сережка вызвал на улицу Дитмара. Через Гулю говорил: «Я виноват перед тобой». Дитмар великодушно твердил: «Нет, я виноват!» Расстались друзьями и вернулись веселые. Возвращались в лагерь в первом часу ночи. Я шла с Рольфом. Темень, грязь, а я в туфельках и летнем платьице. Долго сидели на улице. Говорили скупо, он по натуре молчаливый человек. Ужасно хотелось спать, но было неудобно уходить. И беседовать не о чем. Намекала: «I want to sleep». Он просительно касался руки. Сережка все ходил к нашему вагончику и, наконец, с Утой ушли в степь. Как тяжело!