Дэн быстро дышал, словно воздух внутри обжигал лёгкие.

– Но всё это – дорога в никуда. Нельзя жить одной ненавистью, – продолжил Макс. – Неужели только ради мести мы оба так далеко зашли?

Было уже темно. Яра разбирала книги, окружив себя бастионами потрёпанных томов. Рядом устало склонилась настольная лампа, разжалованная с подоконника на пол. От неё тёплый круг света распространялся до оборонительных границ, за пределами которых от каждого движения рук громадные тени выскакивали из черноты и снова скрывались по ту сторону света.

– Ты не спишь, – тихо сказала Яра тем тоном, будто знала всё и обо всех.

Рейн приподнялся в постели, оглядывая развернувшиеся у его кровати укрепления.

– Что ты делаешь?

– Разбираю книги. Держать их в коробках должно быть незаконно. И потом… это успокаивает.

– Есть и другие способы успокоиться. – Он уже поставил ноги на пол, но задержался, когда к бастиону Чехова примостилась башня Стругацких, освобождая место для новых сооружений.

– У тебя один способ от всего, – рассмеявшись, ответила Яра и потянулась к раскрытой картонной коробке, на дне которой покоился Горький.

Рейн опустился позади, убирая её длинные волнистые волосы на одну сторону, и поцеловал шею.

– Протестую.

Она замерла, прильнув к его торсу спиной:

– Продолжайте.

В коридоре глухо брякнул дверной звонок.

– О, наверное, это стеллаж!

Яра выпорхнула из его объятий и выскользнула из комнаты.

– Какой стеллаж? – не понял Рейн, оглядываясь ей вслед, а потом и вокруг: таинственная крепость-библиотека, большая двуспальная кровать, шкаф с покосившимися резными дверками, стопка завёрнутых картин, изразцовая чёрная печь и, казалось бы, никакого, даже малейшего намёка на место для чего-либо ещё.

Он потёр глаза ребром ладони и посмотрел на часы – двадцать один ноль две. За окном медленный снег и тёмный безумный ноябрь, остановивший время. Это был их седьмой день заточения под сигнальным барьером.

«Уже неделя?» – проскочило в голове, и Рейн успел ухватить эту мысль, чтобы осознать до конца: он не помнил, когда находился с кем-то наедине так долго.

Двадцать один ноль три.

«И где она там?»

Надев джинсы, он вышел в коридор. Яра стояла у входной двери, скрестив ноги и покачиваясь с одной стопы на другую. Её левая рука, локтем собрав ткань длинной майки, держала накладную. Правая крутила прядь волос. На полу лежали четыре коробки.

– Не понимаю. Заказывала один, привезли два.

– Лишним не будет.

Рейн убедился по номерам, что пары коробок одинаковые, и выглянул на лестницу. Доставщик уже ушёл. В глубине пролёта слышались голоса дежурящих хранителей. Он собрался предложить им зайти, но его отвлёк ответ Яры:

– Будем считать это подарком судьбы.

– Книги множатся, как заколдованные, стоит им только где-нибудь завестись, не замечала?

Задумчивый взгляд чёрно-карих глаз оторвался от накладной, и лицо озарилось улыбкой.

– Пусть так. Поможешь собрать?

– А ты думала одна справиться? – удивился он.

– В общем-то, тут ничего сложного. Ты же знаешь, что до твоего изоляционного измерения я крепежи в магазине продавала?

– Нет. Чего ещё я о тебе не знаю?

Яра загадочно пожала плечами:

– Ну, я и сама почти ничего не знаю, не забывай.

Через час в гостиной взрывами и выстрелами гремел какой-то боевик для трёх зрителей в мундирах, а на месте картин и шкафа, нашедших новое пристанище в другом углу комнаты Рейна, стояли два реечных стеллажа. Всё содержимое коробок из изоляционного измерения, которые он забрал с собой после освобождения, поместилось на полках в один ряд.

– Ну вот, – сказала Яра, втиснув «Преступление и наказание» вниз к остальным произведениям Достоевского, и осталась сидеть на полу. – Теперь надо повесить картины. А то что, я зря позировала? – вопросительно добавила она, найдя его взгляд. – Кстати, когда у тебя комиссия по досрочному?