Вспомнила! Мысль:

Знаешь, Дневник, если от любви пьянеют, то у меня случилась белая горячка! Что же будет в новогоднюю ночь?».

Последние дни 1989 года то бежали, как спортсмены на Олимпиаде к своей золотой медали, и тогда их катастрофически не хватало для множества дел, то текли плавно, словно Дон, скованный зимним льдом, так незаметно, что хотелось воскликнуть – скорее, скорее! И, конечно, 31 декабря нам хотелось нестись впереди паровоза навстречу приключениям, но против расписания не пойдёшь, увы. В вагоне вели себя тихо. Алинка в который раз перебирала в уме детали сценария праздника, я тоже молчала о своём. К ногам сиротливо жались тяжёлые сумки с продуктами – вклад в общее застолье и с новогодними нарядами. За окном мелькали для меня не пустынные холодные пейзажи, а события, которые я кое-как успевала записывать в дневник. В стёклах, как в памяти, всплывали листы в клеточку, отражались буквы – смешливые болтушки. Неровные от спешки и сумбура в моей голове.

«19 декабря 1989г.

Звонила Таня, дочь старшей маминой сестры. Из Москвы. Звала к себе на каникулы. Столицу посмотреть, себя показать. А я не могу. Вернее – не хочу! Как я могу применять какую-то там Москву на Донской? Что Москва? Всего лишь столица СССР. А Донской? Всего лишь моя жизнь! И вот я – врушка: не могу сказать об этом, разве она поймёт? И обижать её не хочется, ну я и сбрехала. Какие-то там нехилые отговорки наплела. Совести – гадостно, а на душе радостно. И вообще… и я, и Алинка как-то отдалились от подруг, да и одноклассниц, считай тоже (не только от родственников). Сто лет не общалась с Никой, а ведь живём на одном этаже, Лику П. тоже бросили. Где же верность нашей клятве, нашему союзу «Святой Троице»? Я уже молчу об Ирке Яковлевой, Катьке Б и пацанах. Об Уткине… Уткин? Какой Уткин? Почему так произошло, что кроме товарищей из деревни, никто теперь не нужен?

20 декабря.

На заседание библиотечной комиссии в школе не явилась, тьфу на меня. Не только учёба, но и общественная жизнь прахом пошла. Почти. Хорошо Макарыча в школе не было, хоть здесь врать не пришлось. А ещё ж студенты эти, помнишь, Дневник? Коля и Дима, что познакомились на остановке. Объявились, ага. Позвонили. Позвали гулять. Ну, пошли. Не брошу же я подругу. Ей Димка в пару достался, Алинка не против: больше второго понравился. А мы, значица, с Колькой сзади тащимся. Болтаемся как волчьи хвосты в проруби, друг другу ненужные. Ну, мне он – понятно почему, а я ему: Коля этот на Алинку запал, я же не слепая, сразу заметила. И тут он за руку меня берёт! Видал-миндал?! Сам на Алину пялится, а меня – за ручку хватает. Как это называется, я вас спрашиваю? Орёл, блин! Я уворачивалась, ещё чего не хватало, снежками закидывала, и вообще вела себя как дурочка из переулочка, мол, я-не я, только из детсада, о чём вы. Ну, а так – нормалёк погуляли. Трепались. Оказывается Коля тоже в прошлом году был в Ленинграде, как и я. Нашли общую тему и руку мою оставил в покое. Завтра наберут с трёх до пяти. Теперь нам, как Штирлицам, сидеть на квартире-явке и ждать звонка. Не хватает только пароля.

21 декабря.

Не смогла отговорить Алинку от поездки в общагу к студентам. Она поехала выяснять, почему не звонили. Вдруг что-то случилось. И всё такое. Почти поругались с ней. Я говорю – за каким чёртом? Не хотят звонить, только и всего! Твёрдо сказала – не поеду. Навязываться, щас! Захотят – позвонят, даже если что-то там произошло!

23-00.

Ну, чё я говорила? Телефон затренькал в восемь. Коля. Ля-ля-три нуля, пары, не сможем сегодня. А мне-то чего? Сказала, ну и не надо. Алина сидит, глазищами палит меня, на ногу наступает, я спохватилась. А когда можете? Коля – завтра вечером, в кино пойдём. Пришлось согласиться. А он – ну и ладушки, целую. Нет, каков фрукт? А я каков фрукт? Ведь если честно, позлорадствовала над Алинкой, что в кои-то веки оказалась я права. Хорошо, что она всё-таки не ездила!