Таким образом я дошел до папиной работы, то есть до университета. Посмотрел на часы – пара закончится только через полчаса, значит надо подождать. Передо мной расстилался уютный скверик, состоящий из двух пересекающихся дорожек, на которых стояли аккуратные, только в этом году отремонтированные скамейки. По бокам аллей росли деревья. Летом своими зелеными кронами они создавали живительную тень, сейчас же листва пожелтела и от солнца почти не защищала; где-то виднелись совершенно голые ветки, так как листья уже успели опасть.

Этот сквер я помнил с детства: мама часто водила меня сюда на прогулки. Мне тогда было не больше четырех лет, тем не менее, в моей памяти остались воспоминания, как мы встречали отца с работы. Я сидел на скамейке, казавшейся мне тогда огромной, и болтал ногами, постоянно поглядывая на дверь университета и боясь пропустить момент, когда оттуда выйдет папа. Мама смеялась над этим, пыталась отвлечь меня, рассказывала что-то про птиц, поющих на ветках деревьев, про цветы, растущие по бокам аллеи, но я не слушал ее, а ждал отца. И казалось, будто нет в мире занятия более важного, чем сидеть так, устремив взгляд на вход в здание университета. Как только на крыльцо выходил отец, я спрыгивал со скамейки и что есть мочи бежал по аллее ему навстречу. Он замечал меня, улыбался, садился на корточки и расставлял в стороны руки. Так он и замирал до тех пор, пока я не уткнусь носом в его замшевое пальто и не скажу радостное «папа!». Так было раньше, потом я вырос, и, когда мне было пять лет, родилась Машка. В этом же сквере мама гуляла с коляской, нарезая бесконечное количество кругов, чтобы малышка наконец уснула. Я же гордо шествовал рядом, периодически гоняя птиц, чтобы они своими трелями не разбудили сестру. Мама тогда улыбалась и называла меня рыцарем, что очень мне льстило. Славное было время – время, когда я мог быть сам собой, не скрывать эмоций, искренне радоваться и грустить, смеяться и плакать. Потом школа и общество закономерно научили держать в себе, притворяться, когда это нужно. А так бы хотелось вернуться в детство! Жаль, что это время безвозвратно утеряно…

Я тряхнул головой, прогоняя нахлынувшие воспоминания. Делать было совершенно нечего, поэтому я плюхнулся на ближайшую скамейку и, растянувшись на ней, закрыл глаза, всецело отдаваясь своим мыслям. Иногда очень полезно и даже приятно, огородившись от внешнего мира, забыть хотя бы ненадолго о его существовании, не думать о проблемах, не искать ответы на насущные вопросы, а просто думать о первом, что приходит на ум. Думать по-детски, так же наивно, с той же искренностью, когда любая, даже самая глупая мысль, кажется чем-то нормальным и даже естественным. Но удваивается удовольствие от такого процесса тогда, когда компанию тебе составляет свежий ветер, копошащийся в твоих волосах и обволакивающий лицо приятной прохладой. Так и сидишь: ты, твои мысли и ветер.

Находясь в таком состоянии, я размышлял о родителях. В сущности, они замечательные люди, и я их безмерно люблю. Но бывают моменты, когда они своей опекой буквально вытряхивают из меня всю душу. Или, например, не хотят меня слышать и слушать, заботясь и каких-нибудь бытовых мелочах. Мне такое отношение всегда казалось пошлым, потому что человек не может вечно находиться во власти окружающих его мелочей, иногда важно отвлекаться на что-то высокое, отстраненное от домашних забот. С другой стороны, родителей тоже можно понять: когда на плечах лежит коммуналка, обеспечение питания, прочие расходы, да еще и двое детей, то вряд ли остается время думать о чем-то высоком. Тем не менее, на мой взгляд, крайняя загруженность не может оправдывать отсутствие духовного интереса к жизни.