− Вместе танцами занимались, − кротко ответила Светлана.

− А, ну, если танцами, то всё понятно, − многозначительно подметил мой отец.

Я стоял и был готов с упреками к жене вступить в разговор.

− Измены не было, − констатировал факт отец, вновь затягиваясь сигаретой, погладил свою бороду сверху вниз, − А бабы… − но он не стал продолжать начатую мысль. − Значит, так, за одного битого двух небитых дают, − отметил он как бы сам себе, и, пристально посмотрев на Светлану, спросил:

− Любишь моего сына?

− Люблю, люблю! − вылетели два юрких слова из ее рта. Но правдивых ли? – вот в чем вопрос.

− А ты? − обратился он ко мне.

Я уже хотел ответить, но предательский комок застрял у меня в горле. И мне показалось, что я стою возле глубокой пропасти, из которой огромная «черная дыра» в виде спрута тянет ко мне свои щупальца.

Теперь Светлана смотрела на меня, ожидая ответа.

− Люблю, − обреченно выдохнул я.

− Ну, вот и хорошо, − улыбаясь, закрыл вопрос отец и, взяв письма, вышел на балкон, где сложил их горкой и поджег.

Я с удовольствием смотрел на охваченную огнем бумагу, как сгорающий эпизод из моей прошлой жизни, превращающийся в золу будущих мрачных воспоминаний.

− Вот тебе деньги, сходи в магазин за коньяком, что-то сердце давит.

Затем у нас был целый месяц безоблачных отношений. И на службе все обошлось. Я вызвал врача на дом: успел где-то подцепить какой-то вирус и покрыл прогулы больничным листом. Но червоточина недоверия все-таки поселилась в моей душе. И для того, чтобы от нее избавиться, я пошел однажды на почту, благо она находилась в соседнем доме.

Девчонок, работающих там, я прекрасно знал. Мы часто, до моей женитьбы, зажигали вместе на дискотеках. Купил торт, шампанское, придумал себе день рождения и предложил им отметить мой праздник. На что они ответили дружным согласием.

А уходя, попросил их проследить за письмами «до востребования» к моей жене. Что они с удовольствием и сделали.

После этого разговора, ровно через три дня закончилась моя спокойная жизнь – меня послали в командировку. В армии это часто случается. Командировка должна была быть по определению длительной, но я, видимо, очень «везучий»: в скором времени попал в госпиталь, где в общей сложности провалялся девять месяцев. Там мне сделали несколько операций для того, чтобы срастить кости моей левой руки.

Так порой бывает. С утра ты был здоров, а к вечеру − в госпитале. Ровно девять месяцев, день в день, словно побывав в утробе матери и заново родившись, я провалялся под наблюдением военных врачей. Потому, проанализировав увиденное мною, могу сказать о хваленой армейской хирургии, получившей огромный опыт на многочисленных войнах, кои пережила наша страна в разное время, что не всегда наши врачи на высоте.

Привезли майора с оторванной от кости предплечья мышцей, державшейся на «честном слове». Положили на операционный стол, а он пришел в сознание и спрашивает:

− Доктор, рука-то останется?

− Пошевели пальцами, − ответил ему хирург.

Он и пошевелил.

− Вот видишь, все в порядке. Еще стакан будешь держать этой рукой.

И майор спокойно уснул под наркозом. Затем, когда проснулся, еще долго не мог понять, есть у него рука или нет? Болела после операции, и он, как ему казалось, будто кистью работал, то сжимая и разжимая пальцы. А это, на самом деле, его мучили фантомные боли. Руку-то ему отрезали по полевой привычке, дабы не было осложнений, раз-два, и все дела…

Да и мне поставили спицы как-то не так. Лежу, лежу я в госпитале, а кости всё никак не срастаются.

Посмотрел мою руку полковник, матерый такой, то ли главврач госпиталя, то ли сам его начальник и сказал: