− Ты где была?
Она, тихо мурлыча какую-то мелодию, направляла на свое стройное тело танцовщицы воду. Сначала вымыла свои русые, коротко подстриженные волосы. Затем каким-то изысканным и, особо отмечу, сразу возбудившим меня движением руки, провела по бархатистой коже своих торчащих сосками небольших грудей нерожавшей женщины, будто магнит, притянувших мой взгляд, и направила на них упругие струи воды душа, как бы массируя их.
Жена взглянула на меня и с лукавой улыбкой и взглядом предложила мне присоединиться к ее водной процедуре.
Трое бессонных суток стресса, за которые я обзванивал больницы и морги, пять суток воздержания! И капли горячей воды вновь взорвали во мне страсть, загнали меня под душ, где я ворвался в обитель порока и греха, вкусив откровения от смоковницы.
Затем, когда банное полотенце впитало всю влагу от наших тел, я, как-то даже виновато, спросил:
− Где ты была?
Она пристально взглянула на меня и, словно извиняясь, громко вздохнув, ответила, подпустив в глаза слезу:
− В больнице.
− Интересно. Ты в больнице, а я ничего об этом не знаю? – сразу же почувствовав подвох, ледяным голосом поинтересовался я.
Еще задавая этот вопрос, я заметил, как в ее глазах испуганно метнулись какие-то нехорошие искорки. Она ничего не ответила, однако всем своим видом давая понять, что борется со словами, которые по идее должны сейчас вылететь из ее уст.
− И что? − наседал я.
− В больнице, − еще раз выдавила из себя Светлана и снова замолчала.
− А что случилось, неужели нельзя было позвонить и сообщить мне об этом?
Она упорно молчала, глядя в пол.
− Ты заболела? – продолжал задавать вопросы я.
− Нет.
− Тогда что?
− Я… сделала аборт.
Вы хоть раз чувствовали, как на вас давит всей своей обжигающей холодом массой вселенная? Как бесконечное число огненных метеоритов пронзают вас жалящим роем, выжигая изнутри?..
Выжигают они те части души и тела, которые до этого момента уютно покоились в оставленной вам родителями зыбке веры в добро и любовь.
И у вас начинает сосать под ложечкой. И начинает казаться, что высасывающая из всего живого жизнь черная дыра своей незримой силой начинает разрывать вас изнутри.
− Аборт? − не совсем понимая значения услышанного слова, переспросил я.
− А чего, собственно, ты хочешь от меня? − выбрав тактику защиты в нападении, вызывающе ответила мне жена.
− Но почему? – в моей голове опять начинали закипать нехорошие мысли.
− Ты же знаешь, что у меня плохо со зрением, и, если сейчас рожать, могу ослепнуть полностью.
«Ослепнуть? Это я уже слышал», – проговорил я про себя.
− Да, − развивая оправдывающую ее мысль, продолжала Светлана.
− Но мы же консультировались у профессора, и он сказал, что бояться не надо. Он сказал, что сам примет роды, – озвучивал я, исходящую из моего сознания нарастающим протестом, мысль.
− Легко тебе говорить, а я боюсь. − И она капризно сжала губы.
− Боишься? – не понимая полностью причины ее ответа, пожал плечами, пропустивший трое суток службы молодой лейтенант.
− Да, боюсь.
В этот момент я вспомнил про письма и почувствовал себя так, как будто мои вера с надеждою на нашу благополучную совместную жизнь были в один момент уничтожены пролетевшей над нами «черной дырой» холодного недоверия.
− А письма?
− Какие письма? – поменяв интонацию и изобразив на лице невинное недоумение, удивилась она.
Я сходил в комнату, взял со стула свои брюки, засунул руку в карман, достал, аккуратно вскрытые конверты, поднес к ней и бросил их на пол.
Светлана, увидев их, моментально оценила изменившуюся для нее ситуацию, побледнела и прижалась спиной к стене. Создавалось впечатление, что силы покинули ее.