В коттедже, разумеется, не было электричества. Об этом его сухо предупредил мистер Крофт по телефону, добавив загадочную фразу: «Светляков и так хватает, если уметь смотреть и если они захотят показаться». Под «светляками» он, видимо, подразумевал старую, покрытую патиной керосиновую лампу, которую Артур с трудом обнаружил на высокой каминной полке, заваленной всяким хламом – старыми птичьими гнездами, сухими листьями и чем-то, похожим на мелкие кости. После некоторых манипуляций с фитилем и остатками керосина в пыльной бутылке, найденной в кухне, лампа нехотя зажглась, распространяя вокруг себя неровный, желтоватый свет и едкий запах керосина. Этот запах смешался с запахом сырого камня, древесной гнили, пыли и чего-то еще, создавая странную, почти средневековую, первобытную атмосферу, от которой становилось не по себе.

Когда снаружи стало совсем темно, так темно, что казалось, будто мир за окном просто перестал существовать, Артур зажег лампу. Ее неровный, подрагивающий свет выхватывал из густого мрака отдельные предметы – край кровати, угол стола, свое собственное отражение в мутном стекле окна – отбрасывая на грубые каменные стены причудливые, уродливые, пляшущие тени. Они извивались, корчились, удлинялись и сжимались, словно живые, злобные существа, порожденные его собственным воображением и этим проклятым местом. Артуру на мгновение показалось, что он в доме не один, что эти тени – не просто игра света, а нечто большее. Он снова вспомнил слова доктора Эванса: «услышать тихий голос собственной души». Пока что он слышал только зловещий скрип какой-то прогнившей балки под крышей, жалобный вой ветра в забитом сажей дымоходе, да учащенное, тревожное биение собственного сердца, отстукивающее ритм в висках.

Он попытался отвлечься, достав из сумки книгу, которую предусмотрительно прихватил с собой – старый, зачитанный до дыр сборник рассказов Эдгара Аллана По. Он всегда находил утешение в его мрачной, но такой притягательной прозе. Но сегодня буквы плясали перед глазами, сливаясь в бессмысленные узоры, а мысли упрямо возвращались к этому месту, к этому коттеджу, к этому лесу, окутывающему его со всех сторон. Было в них что-то… неправильное. Что-то древнее, чуждое человеческому пониманию, чего он не мог объяснить словами, но чувствовал каждой клеточкой своего измученного цивилизацией, но все еще чувствительного организма. Казалось, сама атмосфера здесь пропитана ожиданием чего-то неотвратимого.

Вдруг снаружи, совсем близко от окна, так близко, что Артур вздрогнул и едва не выронил книгу, раздался резкий, сухой треск сломанной ветки. Звук был отчетливым, недвусмысленным. Артур замер, превратившись в слух. Сердце пропустило удар, а затем заколотилось сильнее, отдаваясь глухими, паническими ударами в ушах и горле. Кто это мог быть в такой час в такой глуши? Олень? Лиса? Барсук? Или… или это был человек? Мысль о человеке в этой безлюдной тьме пугала больше, чем мысль о диком звере. Он медленно, стараясь не производить ни малейшего шума, отложил книгу, поднялся и на цыпочках подошел к окну. Осторожно, затаив дыхание, отодвинул краешек воображаемой занавески, всматриваясь в непроглядную темноту.

За окном была абсолютная, всепоглощающая темень. Непроницаемая, как чернила. Луны не было видно за плотной, низкой завесой облаков, которые, казалось, можно потрогать рукой. Лишь несколько самых ярких звезд тускло, почти обреченно мерцали в редких разрывах, как далекие, холодные бриллианты на черном бархате небесного свода. Лес стоял черной, зубчатой стеной, молчаливый и грозный, хранящий свои вековые тайны. Никакого видимого движения, никакого подозрительного звука, кроме монотонного, усыпляющего шепота мелкого, нудного дождя, который снова начал накрапывать, и тихих, печальных вздохов ветра в голых кронах деревьев.