«М-да, – хмыкнул Артур, ставя на неровный каменный пол свою видавшую виды спортивную сумку, единственную спутницу в этом путешествии в неизвестность. – Доктор Эванс был бы в полном, просто неописуемом восторге. Единение с природой в ее первозданном, слегка, так сказать, запущенном виде. Терапия погружением, не иначе». Он попытался пошутить, но голос прозвучал глухо и неубедительно даже для него самого.

Он медленно прошелся по комнате, стараясь не задевать свисающую паутину. Старые каменные плиты пола были неровными, холодными и скользкими от сырости даже сквозь толстые подошвы его походных ботинок. В маленьких, мутных оконцах, больше похожих на бойницы, виднелась все та же непроницаемая стена леса. Казалось, деревья – узловатые, кряжистые дубы, мрачные тисы и колючие заросли боярышника – подступают к самому дому, их скрюченные ветви царапали по стеклу при каждом порыве стылого ветра, словно костлявые пальцы мертвецов, пытающиеся проникнуть внутрь, дотянуться до него. Чувство тревоги, смутно зародившееся еще на подъезде к деревне, теперь обрело плоть и кровь, превратившись в гнетущее, сосущее под ложечкой беспокойство. Это был не панический страх, нет, Артур не был трусом. Скорее… ощущение себя чужаком, нарушителем границ, вторгшимся на чужую, очень древнюю территорию, где ему отнюдь не рады, и где каждый камень, каждое дерево помнит то, о чем люди давно забыли.

Артур сильно, до красноты, потер лицо ладонями, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение. Это все усталость от дороги, нервы, накопившийся стресс. Ему нужно просто выспаться, подышать этим влажным, чистым, хоть и тревожным лесным воздухом, и все придет в норму. Он ведь за этим сюда и приехал – за тишиной, покоем и возможностью наконец-то разобраться в себе, в той каше, что творилась у него в голове и в жизни.

Первым делом он решил навести хотя бы подобие порядка, чтобы не чувствовать себя ночующим в склепе. Снял с окон истлевшие остатки тряпья, которые тут же рассыпались в его руках серой трухой. Нашел в углу за печкой старый, облезлый веник из каких-то прутьев и принялся подметать пол, поднимая в воздух тучи едкой пыли, от которой сразу запершило в горле и защипало в глазах. Работа была механической, бессмысленной – пыль здесь, казалось, была вечной, как сам лес, – но она немного отвлекла его от мрачных мыслей. Он даже нашел в себе силы вытряхнуть на улицу комковатый матрас, хотя от этого он не стал выглядеть привлекательнее. Когда с этой импровизированной, сизифовой уборкой было покончено, на Блэквуд Холлоу уже начали спускаться густые, почти осязаемые девонширские сумерки. Они здесь наступали стремительно, крадучись, без предупреждения, словно кто-то невидимый накидывал на мир плотное серое одеяло, пропитанное сыростью и холодом. Лес, и без того мрачный и таинственный, стал абсолютно черным, монолитной стеной, и казалось, что он дышит, шевелится, прислушивается, наблюдает за ним мириадами невидимых глаз из своей непроглядной чащи.

Артур вернулся в коттедж, ежась то ли от вечерней прохлады, то ли от неприятных ощущений. Достал из сумки свои скудные припасы, купленные в последний момент на заправке у автострады: пару банок консервированного ирландского рагу, которое он терпеть не мог, но которое было сытным, буханку уже слегка зачерствевшего хлеба, несколько пакетиков дешевого чая «PG Tips», немного сахара в бумажном пакете. Готовить на дровяной плите он пока не собирался – во-первых, не умел, во-вторых, нужно было еще раздобыть дров, а в наступающей темноте идти в лес за ними было бы верхом безумия. Обойдется бутербродами и холодным рагу прямо из банки. Есть, впрочем, почти не хотелось – желудок свело от нервного напряжения. Он заварил крепкий, почти черный чай в своей старой, походной эмалированной кружке с отбитым краем, сел за шаткий стол у окна и стал смотреть, как тьма жадно и окончательно пожирает последние остатки умирающего дня.