– Как там Наташа, что-нибудь о ней слышно? – гость решил возобновить беседу, все равно не уснуть.

– Почти ничего о ней и не слышала. Как уехала она в Индонезию, так редко на связь выходит. Может, с кем-то из девчонок на работе она переписывается, я не знаю… Мужики разные часто заглядывают, спрашивают о ней…

– Интересно, подучила она английский?

Одновременно они рассмеялись. Однажды Наташе доверили показать немецкой делегации институт, что она с успехом и сделала. Делегация состояла из одного единственного немца. На следующий день Наташа взахлеб делилась впечатлениями от своей же экскурсии, будто и не она выступала экскурсоводом. Поражалась самой себе, как, почти не зная английского (о немецком и речи нет), она смогла так очаровать ученого немца, что после экскурсии он пригласил ее в ресторан гостиницы, где его разместили на время поездки. К обеду от немца пришла эсэмэска, и Наташа возбужденно носилась по кабинетам с просьбой перевести сообщение от ее нового друга. Научные сотрудники оказались неспособны к переводческой деятельности, и Наташа почти отчаялась, но тут она вспомнила об Ирине, которая, наверняка, смогла б ей помочь. Ира, напялив громадные черепашьи очки, вслух торжественно прочитала: I miss for your pussy. На миг в кабинете воцарилась кладбищенская тишина, потом грянул вежливо-хамский хохот.

Вдоль по улице, кажется, это проспект имени газеты «Красноярский рабочий», движется старый трамвай, из тех, что купили у чехов еще в семидесятые годы. В трамвае у окошка, прижавшись носом к стеклу, сидит Ира, взгляд у нее строгий, смотрит она скептически. Но это не взрослая Ира, а маленькая девчонка, косицы оттопырены в стороны, ситцевое платье, хотя за окном зима. В соседнее окно глядит Игорек, и он тоже ребенок, задорный мальчишка в матроске, в руке у него шевелится, верещит птенец. Игорь его осторожно поглаживает. В другое окно таращится Толик Идиятулин, крепкие руки, но глаза наивные, детские. Где-то в районе сердца майка его порвана, по капле сочится кровь. Дальше еще какие-то люди, знакомые, но имена их так давно улетучились из памяти, что вспомнить уже нельзя. Трамвай скрипит, покрякивает, поворачивает на Предмостную площадь, потом на улицу Матросова, дальше опять поворот. И места уже новые, незнакомые. Склады, пустыри, брошенные заводы. Редко где дымок вьется, а прохожих здесь в принципе не бывает. – Ну и задворки, —беспокойно отмечает Сафронов, в голове уже строя план, как выбираться отсюда. Пассажиры сидят, помалкивают, смотрят в окна. И тут замечает Сафронов, что рельсов впереди нет, да и позади тоже, рельсы давно закончились, и как движется этот трамвай, и что его тянет – понять невозможно.