– Но люди – не магма, – перебил Игорь.

– Сейчас начнется, – с усмешкой подумал Сафронов, – на полчаса минимум. Игорь, профессиональный лектор, не мог упустить возможность обкатать очередное свое выступление перед хоть и маленькой, но зато надежно привязанной к креслу аудиторией.

– Как там, у Иры дела? – перед самым Ириным домом спросил Сафронов.

– Как обычно, – равнодушно ответствовал Игорек. – Ты же знаешь, как она живет. В ее подъезде только она одна не сидела. Все остальные – зеки. У нас же на правом берегу везде так. Редко кто на зоне не чалился. Тяжело ей с такими соседями. Она же с книжками все или растения свои перебирает, гербарии, мы ей сейчас на дом разрешаем работу брать. Институт оформление коллекции завершает, выходим на европейский уровень. Так она днем и ночью за микроскопом сидит, рассчитывает к новому году закончить.

– И?

– А неделю назад соседка ночью к ней постучала. Мужик ее, бывший зек, четыре ходки, разбушевался. Морда у соседки разбитая, кровь капает, сама плачет. Полицию боюсь, говорит, вызывать. Может, ты с ним, Ира, поговоришь? И Ира, дура, зашла в квартиру, зек этот сбил ее с ног, ударил куда-то, она не помнит, начал глаза выдавливать. Ей, женщине… Кто-то полицию все же вызвал. И этот зек подал в суд на Иру за незаконное проникновение в жилище. А ты ее знаешь, для нее это что смерть, она теперь ни спать, ни есть, ни ходить толком не может.

– А соседка что же? – спросил Сафронов.

– Обычное дело, на стороне мужа. Дескать, ничего не знаю, никто ее не бил, сама Ира виновата.

– Гады… – пробормотал журналист.

Машина завернула во двор напротив заброшенного пивного завода.

– Пиво-то помнишь наше? – кивнул Сафронов в сторону предприятия.

– Конечно. Говно было пиво, если честно.

– Но продавалось хорошо.

– Да, это они смогли.

– Если б немцы не купили завод, так бы до сих пор и работал.

– Слушай, я к Ире не пойду, некогда мне, в институт надо, – проговорил Игорь, – вы уж посидите там и за меня.

Сафронов немного расстроился. Иру он любил, но с игоревой болтовней вечер прошел бы легче. А Ира… Она загрустит, вспомнит своего Кольку, его умирание…

– Вот здесь он лежал, – Ира показывает куда-то в угол, куда Сафронов не очень и смотрит. – Скрючился сразу после нового года и уже не распрямлялся до самой смерти. Четыре месяца.

Они вернулись на кухню, Ира включила кофе. Эти истории Сафронов слышал не раз, но Ире по-прежнему необходимо выговориться. Потерпим.

– А в последний месяц боли стали совершенно невыносимыми. Так говорили врачи. Сам-то Колька молчал, только изредка тихонько постанывал. Терпеливый был. Но умирал в страшных муках. Только наркотические средства могли бы ему помочь, ты же знаешь. Но это ж наркотики, их нам не давали. Аскорбиновую кислоту принимайте – мне сказал доктор. Я заплакала, развернулась, пошла. А что сделаешь?

– Да, это Ира, – подумал Сафронов, – наш человек. Она не будет кричать, требовать, возмущаться, драться, противиться. Развернется и молча пойдет умирать.

– Кофе горчит, – неожиданно молвил Сафронов.

– Да, – оживилась Ира. Похоже, она сама немного устала от собственных бед. – Это мне из Швеции знакомая привезла. Хороший кофе, у нас такого не купишь.

– Я у тебя заночую? – попросился Сафронов. Возвращаться в гостиницу не хотелось.

– Конечно. На Колькину кровать тебя уложу, – сказала Ира и пошла доставать белье.

2

Правый берег шумит, на правом берегу спится плохо. Сафронов лежал на кровати, где не так давно умирал Ирин Колька, глядя бессонно на свет уличного фонаря, слушая звуки улицы. Шумели подвыпившие компании, визжали девки, что-то раз или два ухнуло. Выстрелы? Ира тоже не могла уйти в сон, ворочалась. – Кольку своего вспоминает, – подумал Сафронов.