Да что там! Глен и его собратья распознали врага под маской иллюзии. Ужель его не распознал бы Сэра́ – воин с вековым опытом? Вдобавок о скрытности его перемещений впору было легенды слагать.

А фениксы?.. Они на авось, выходит, уповали? Поставили многоходовой замысел под угрозу, аккурат перед его воплощением бросившись на поиски океанида, который то ли дарует им нужные сведения, то ли не дарует?

Ежели бы кто-то указал фениксам на Сэра́, ежели бы сказал, мол, вон там и тут он поскачет, тогда картина худо-бедно склеилась бы. Настигли, обманули иллюзией. Сэра́ решил, что беседовал с океанидом. Вернувшись в Танглей и узнав о бойне, осознал оплошность. Осознал и… напал на наследника клана? У дворца. Под носом у владыки и стражей. Какую иллюзию цуйре должно было явить взору Сэра́, чтобы он поступил столь неосмотрительно?

Как ни крути, в выстроенной Гленом истории все вели себя как беспечные полудурки. Разбойники-фениксы – ладно, в их головах дым гуляет. Но Сэра́… Может, он и правда действовал сознательно?

Сердце подсказывало Глену, что мастер не виновен, а разум склонялся к мысли, что виновен.

Право слово, разум и сердце Глена не понимали друг друга.

– Идём во дворец. – Он хлопнул ладонью по столу и ознаменовал тем самым окончание трапезы.

***

Они рано ступили во дворец. Поднялись по парадной лестнице, увитой фестонами застывшей изморози, и зашагали мимо статуй первозданных океанидов Дэлмара и Юскола, томившихся в нишах вдоль аркадного коридора.

Предки Глена сидели в тенях на хрустальных камнях, и сабли покоились на их коленях. Глаза первых братьев ныне казались странно внимательными, а лица – непостижимо суровыми и живыми.

Дэлмар и Юскол видели каждого, кто блуждал по галереям дворца. Видели, как правители сменяли друг друга на троне. Видели павшего владыку Ваухана и трёх его сыновей: Лета́, Дуги́ и Камуса.

Юскол и Дэлмар внимали летавшим вокруг шепоткам. Ведали, что Лета́ отринул наследие предков и обернулся изменником – сошёл с намеченного Вауханом пути и потонул в чуждом для океанидов чувстве – любви. Она увлекла Лета́ на греховную дорогу, подтолкнула к Азалии – дочери Эониума.

Влюблённые нарушили межклановый запрет, запрещавший подданым Тофоса делить ложе с подданными Умбры, и в конечном счёте поплатились за прегрешение. Были изгнаны и отвергнуты родными кланами.

Но за сим история не закончилась. Азалия и Лета́ породили двойняшек-вырожденцев и вновь навлекли на себя гнев отцов-владык. Океаниды и дриады вырвали корень зла – умертвили вырожденцев. В том бою пал Эониум. Пали десятки воинов из Барклей и Танглей. Азалию ошибочно сочли мёртвой. Лета́ же соплеменники сковали, вернули на родину и заточили в узилище.

В своё время история порочной любви захлестнула Танглей и достигла ушей первых братьев.

Они ведали обо всём. Наблюдали за Гленом, приплывшем во дворец ребёнком со скудными пожитками в котомке.

И ныне, бесшумно ступая по галереям, Глен никак не мог отринуть странное ноющее чувство. Чудилось, что Дэлмар и Юскол следят за ним и пытаются сообщить нечто важное и весомое.

К несчастью, Умбра не наградил Глена благом понимать безмолвные намеки.

Перед взором выросли обитые льдом двери и стражники с копьями.

– Благого утра, господин, – с холодной вежливостью выдали стражи.

И впустили Глена и его собратьев в тронный зал, под высокий, поддерживаемый колоннами купол.

Отец уже пребывал на месте. Нарочито прямо восседал в другом конце зала на возвышении, к которому вела широкая мраморная лестница, на троне, похожем на игольницу, как и дворец. Иглы трона короной высились над головой отца и указывали остриями на потолок – словно привлекали внимание к тяжелым зубьям и копьям, свисавшим с купола и готовым обрушиться на врагов.