В плен к самураям попали почти семьдесят две тысячи наших солдат. После подписания Портсмутского мира их отпустили домой, однако вернулись не все. Немногим более сотни человек (главным образом низшие чины) предпочли добровольно остаться в Японии. И хотя со временем почти все они с разрешения японского правительства так или иначе уехали в Россию, годы на чужбине во многом их изменили. В каком-то смысле к родным берёзкам возвращались русские люди, которых теперь правильнее было бы называть русскими японцами со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Да, это вполне возможная версия. И она открывает для нашего следствия неплохие перспективы.

Всё это я быстро изложил Морохину.

– То есть вы считаете, что мы имеем дело с бывшим русским военным, который после многих лет вернулся домой и привёз из Японии боевые навыки? – уточнил дотошный сотоварищ. – А здесь, в России, был нанят некой силой, которая в его навыках нуждается?

– Думаю, что да, Дмитрий Петрович, – ответил я. – Во всяком случае, ваша версия устраняет возникшие логические нестыковки.

– Наша, Кирилл Сергеевич, наша… Согласен. И что мы теперь будем с ней делать?

– Работать мы с ней будем. Появилась возможность целенаправленного поиска убийцы.

– Каким образом, позвольте спросить?

Я объяснил Морохину, что каждый задержавшийся в плену участник войны по возвращении обязательно проходил собеседование в военной контрразведке и кроме официального учёта (в городском присутствии по воинской повинности) ставился на учёт неофициальный – в нашей службе. Таким образом, мы располагаем списком «возвращенцев», проживающих в Петербурге. И наш убийца, по всей видимости, в этом списке есть.

– А насколько полон ваш список? – тут же спросил Морохин.

– Полагаю, что практически стопроцентный, – ответил я. – Мало ведь просто вернуться домой, надо ещё и легализоваться, получить соответствующие документы. Не встав на воинский учёт, этого не сделаешь. К тому же, общеизвестно, что правительство никогда не считало попавших в плен нижних чинов и офицеров предателями или изменниками. Стало быть, и опасаться нечего.

– Логично.

– Наконец, бывшим военнопленным полагаются кое-какие пособия, особенно, если человек был ранен и нуждается в лечении. Для этого, опять же, надо стать на учёт. Хоть так хоть этак, резона скрываться от властей нет… Часть людей, конечно, разъехались по другим губерниям, но эти нас и не интересуют.

Обычно сдержанный Морохин азартно потёр ладони.

– Это уже кое-что, – заявил он. – Как я понимаю, на каждого из «возвращенцев» заведены учётные карточки? С приметами?

– Разумеется.

– Надо просмотреть эти карточки, отобрать тех, кто более-менее соответствует описанию Кускова, и показать ему для опознания.

Допив остывший кофе, я поднялся.

– Сегодня же и займусь, – сказал я. – У вас к нашим документам допуска нет, ну, ничего, сам управлюсь.

Приехав к себе на службу, остаток дня и весь вечер я изучал личные карточки нижних чинов и офицеров, задержавшихся в Японии после окончания войны. Таких в столице набралось более пятидесяти. Причём смотрел не только по приметам, но и по сроку возвращения в Россию. Для серьёзного овладения боевыми искусствами требовалось не менее трёх-четырёх лет – это я знал точно. Стало быть, вернувшиеся через год-другой не интересовали.

Кабинет я покинул за полночь и не с пустыми руками. Набралось шесть человек, которые более-менее подходили не только по приметам, но и по сроку пребывания в Японии. Теперь предстояло решить, как организовать опознание.

Было это делом не простым. Кускову тосковать на больничной койке ещё долго, а ждать мы не могли. Разве что привозить подозреваемых на опознание к нему в палату… Их, между прочим, надо было ещё найти. Не факт, что заявленное при регистрации место проживания соответствует фактическому.