– Без сучка и задоринки, – пробормотал он. – В полном соответствии с Кокером7. Теперь, деревенский старик, переходим ко второму пункту программы. Должно быть, вот дверь, которая мне нужна.

Он осторожно открыл ее, и приглушенный гул голосов сверху зазвучал в его ушах немного громче. Затем тенью исчез в полумраке дома.

Несомненно, номер 5 по Грин стрит был домом сюрпризов. Постороннему человеку, прошедшему через грязную контору на первом этаже, где клерк мистера Эткинсона обычно принимал клиентов, а затем поднявшемуся по лестнице на второй этаж, было бы трудно поверить, что он находится в том же доме. Но незнакомцев не поощряли делать ничего подобного.

Лестничный пролет вел к двери, где и происходила метаморфоза. По одну сторону от нее лестница спускалась на первый этаж не слишком чистая и без ковра, с другой стороны картина менялась. Исследователь оказывался перед широким коридором, в который выходили комнаты с обеих сторон; коридор был хорошо освещен электрическими лампами, свисавшими с потолка, а пол покрыт хорошим простым ковром. Вдоль стен ряды книжных полок тянулись, за исключением промежутков для дверей, до перегородки в дальнем конце коридора. В перегородке была еще одна дверь, за ней коридор продолжался до окна, плотно закрытого ставнями и запертого на засов. В этот участок коридора выходила только одна комната – комната, которая заставила бы исследователя протереть глаза от удивления. Она была богато, можно сказать роскошно, обставлена. В центре находился большой письменный стол со сдвигающейся столешницей, вокруг него вразброс стояли несколько кресел, обитых зеленой кожей. Длинный стол, заваленный всеми мыслимыми газетами, занимал почти целиком одну сторону комнаты. Огромный сейф, вровень со стеной, занимал другую сторону, а окно, как и наружное, было почти герметично закрыто. В углу находился камин без малейших признаков того, что огонь зажигался или были сделаны какие-либо приготовления к его разжиганию. Два электронагревателя, присоединенные длинными гибкими штекерами к розеткам в стене, составляли систему отопления, а большой центральный светильник и полдюжины передвижных светильников освещали каждый уголок комнаты.

В этой комнате, в блаженном неведении о печальном положении клерка внизу, сидели и беседовали двое мужчин. В кресле, придвинутом вплотную к письменному столу, сидел не кто иной, как Чарлз Лэттер, член парламента, и именно он создавал большую часть разговора. Но внимание привлекал другой человек – по-видимому, сам мистер Эткинсон. Он сидел во вращающемся кресле, которое развернул так, чтобы быть лицом к говорящему; его внешность привлекала внимание, а затем и завораживала.

Сначала казалось, что он страдает почти феноменальной сутулостью, и только если подойти ближе, причина становилась ясна. Мужчина был горбуном и создавал впечатление огромной хищной птицы. В отличие от большинства горбунов, ноги у него были нормальной длины, и когда он неподвижно сидел в кресле, положив руки на каждое колено, и немигающими глазами смотрел на своего разговорчивого собеседника, в его облике сквозило что-то неумолимо угрожающее. Его волосы были седыми, черты лица строгими и жесткими, а рот напоминал стальной капкан. Но самой яркой чертой являлись его глаза – серо-голубые и пронзительные, они, казалось, могли проникнуть в самую глубину души. Человек, которому было бы неразумно лгать – человек, совершенно беспринципный сам по себе, который наказал бы за двурушничество тех, кто работал на него, с беспощадной суровостью. Опасный человек.