Едва успели они сесть на свои места, как поезд подкатил к станции Булонь.

На станции Дилон увидел своих помощников в окно и по условному знаку понял, что дело сделано. Заставив Сторера закурить сигару возле вагона, где находились воры, Дилон тем самым дал им знать, чтобы он соскочили с поезда сразу за Булонью.

Поезд еще не успел набрать полный ход, когда Грасс и Кри-Кри выскочили из вагона с драгоценной ношей, а полицейский агент Бонсон, на которого вполне полагался Сторер, пожелав им доброго пути, завернулся в свой плед и растянулся во весь рост на скамейке, где скоро захрапел во все носовые завертки.

Сидя возле Сторера, Дилон был в восторге и, нужно сказать правду, не столько оттого, что в его рука очутилась теперь громадная сумма, сколько от того, что ему удалось сыграть ловкую штуку под самым носом полицейского директора, командированного нарочно, чтобы помешать воровству. Дилон был горд теперь, как Наполеон после Аустерлица.

В отделении первого класса ничего не происходило до самого приезда в Париж. Князь Яга и молодые люди не обменялись больше ни единым словом, Сторер думал о том, как ему лучше наблюдать за Дилоном, а этот последний придумывал способ, как бы отделаться от своего «непрошенного гувернера».

На парижском вокзале все начали хлопотать о своем багаже, как вдруг раздался на платформе раздирающий душу крик:

– Меня ограбили… обокрали!..

Это кричал Моран, представитель и поверенный дома Мильтон. На нем не было лица, потеряв где-то шляпу, он рвал на себе волосы и метался как сумасшедший.

Толпа окружила несчастного, тут же стояли князь Яга, Сторер, Дилон и Альфред. Последний старался успокоить своего друга.

Дилон курил равнодушно сигару, держа руки в кармане, а Сторер смотрел на него пристально, как может смотреть судебный следователь, желающий проникнуть в глубь души допрашиваемого им преступника. Все внутри полицейского чиновника переворачивалась, но он не знал, что делать. Долг службы и чести требовал немедленного ареста вора, а страх, что тот расскажет некоторые компрометирующие его тайны, удерживал его от энергичных действий.

– Меня ограбили! – продолжал плакаться Моран, – кто это мог ограбить меня… украсть триста тысяч франков, находившихся в багажном вагоне… Зовите комиссара… комиссара скорей… скорей…

Произнося эти слова, Моран метался из угла в угол, а толпа все глядела на него и пожимала плечами.

Жандарм бросился за комиссаром и через несколько минут привел его на вокзал.

– Заприте все двери, чтобы никто не мог выйти, – скомандовал комиссар, – вор не мог еще уйти отсюда.

– Вор? – сказал Сторер, поборов, наконец, свое волнение и решившись повиноваться долгу службы, – вор – вот он, здесь.

Рукой Сторер указал на стоявшего вблизи его Дилона.

Жандарм схватил его сзади за обе руки.

Дилон посмотрел на всех окружающих, и в особенности на комиссара, с невыразимым удивлением. В это время вышел из толпы зрителей полицейский агент Бонсон и подмигнул Дилону.

– Я? Вор?.. вы обалдели!.. А этот человек – мошенник, который хочет ускользнуть, – сказал Дилон, высвобождаясь из объятий жандарма, – я… директор полиции Сторер, и командирован во Францию, чтобы накрыть вора Дилона… а Дилон – это вот этот человек!

Отъявленный плут ткнул пальцем Сторера, который был так озадачен этой неожиданной выходкой, что не знал, что ответить.

– Вот моя карточка, – продолжал Дилон, – обыщите меня и его, и тогда вы сейчас узнаете, кто из нас вор.

Сторер был поражен, – по его изумление перешло все границы, когда его же помощник, агент Бонсон, подтвердил показание Дилона.

От изумления Сторер перешел к остервенению, когда узнал, что его обокрали, а из бокового кармана пальто вытащили карточку с именем Дилона. Ловкий плут сунул ее своему «гувернеру» в то время, когда они сидели рядом в вагоне.