– Пожалуйста, позволь мне остаться, – попросила она отца, прежде чем он успел сказать «до свидания».

– Милая, у нас нет времени начинать все сначала. Мария будет ждать тебя на станции. Я приеду, как только смогу. Веди себя хорошо, ладно? Мы справимся, вот увидишь.

В глазах у нее поплыло от непрошеных слез.

– Можно мне сесть на следующий поезд? – взмолилась она. – Кажется, я кое-что забыла дома. Можно уехать и завтра!

– Я же говорю, других поездов не будет еще какое-то время. Давай я тебя посажу. Потом подойду попрощаться.

Аня попыталась придумать хоть что-нибудь, способное разубедить отца, но поняла, что слова его не тронут. В вагоны набивались целые семьи с детьми, почти у каждого уезжавшего был чемодан или узел. Лишь несколько вагонов были приспособлены для перевозки пассажиров, и она поняла, что отец хочет посадить ее в один из них. Ей всеми фибрами души хотелось повернуться и сбежать, спрятаться, просто вернуться домой и ждать, когда закончится все это безумие. Но вместо этого ей предстояло оказаться в одном вагоне с чужаками и отправиться к людям, которых она не знала. Бежать было некуда. Она не смогла бы даже тайком ускользнуть из пассажирского вагона – отец пристально наблюдал за ней. Вагон был тюремной камерой, и ничем больше. Лица людей за стеклянными окнами напомнили ей о людях в загонах, смотревших сквозь прутья в сторону Эйджила.

– Ладно, – сказала Аня, утирая слезы и размышляя о том, что ей делать. – Ладно. Но мне не хочется занимать хорошее место. – Она показала туда, где через два вагона людям помогали забраться в ржавый товарняк. – Там старики и раненые, к которым относятся как к грузу. Разреши мне поехать в том вагоне и отдай мое место кому-нибудь из них.

Отец обернулся и поглядел на товарный вагон. Аня чувствовала, что он колеблется.

– Позволь мне сделать хоть что-нибудь для нашего народа, – сказала она. – Самую малость. Пожалуйста.

Отец взглянул на стивидора. Тот улыбнулся:

– Хорошая у вас девочка. Пусть будет так.

Они подошли к следующему вагону. Аня держала отца за руку; ее ладонь вспотела при мысли о бегстве. Стивидор обратился к пожилой женщине, которую собирались погрузить в открытые двери товарного вагона, и повел ее к пассажирскому. Аня крепко обняла отца, стараясь вести себя так, будто в самом деле уезжает. Она обхватила его за шею, чувствуя, как борода царапает щеку, и, уже не притворяясь, расплакалась у него на плече. Ощутив слабый запах джина, Аня не разозлилась: она почти понимала отца.

– Скоро увидимся, – сказал он.

– Знаю, – всхлипнула она.

Отец поднял ее, будто она ничего не весила, и посадил в товарный вагон – такой же, как те, в которых она играла в детстве. Стоя у двери, Аня помогла забраться внутрь последним пассажирам, принимая у них вещи и подавая руку. Поезд быстро заполнился. Отец помогал подняться в вагон другим людям. Наконец раздался свисток, поезд дернулся, и вагоны с лязгом ударились друг о друга.

– Я люблю тебя! – крикнула она отцу, и голос ее потонул во множестве других: все кричали что-нибудь тем, кто оставался позади.

Когда поезд тронулся, Аня позволила окружавшим ее пассажирам протиснуться к двери, давая им возможность в последний раз взглянуть на свой дом, друзей и родных. Помахав в последний раз, она скрылась в толпе, пробралась в заднюю часть вагона, опустилась на четвереньки и поползла сквозь лес ног в ботинках, покрытых рудной пылью, пока не нашла люк. Поезд набирал скорость, и нужно было действовать быстро. Аня начала сражаться с засовами в углах – на станции она делала это много раз, играя в прятки, – но их заело. Она заколотила по ним кулаками, но засовы не двигались с места. Кто-то наступил ей на руку, и Аня попыталась его оттолкнуть. Наконец под ударом ботинка повернулся первый засов, затем другие. Кто-то кричал, требуя прекратить все это, но Аня не слушала его. Подняв край ремонтного люка, она нырнула туда, где вращались оси, стучали колеса и ритмично проносились деревянные шпалы.