Я честно попытался начать жизнь с чистого листа. Учился всему заново. Сложным было привыкнуть к грудному вскармливанию, когда инстинкты маленького тельца подсказывают, что надо, а память взрослого мужчины выдает рвотный позыв от одной только мысли об этом. Но голод – не тётка, пришлось подстраиваться.

Дед у меня был классный, с ним было интересно. Если подумать, он был почти мой ровесник…

Но жизнь усложняло то, что родился я девчонкой. В душе парень, снаружи "пирог", милые кудряшки, платьица…

Я не смог. С каждым днем становилось всё труднее, я будто бы не был собой. Я помнил Анну. Я помнил родной язык. Я хотел поговорить об этом хоть с кем-нибудь, рассказать, кто я. Но я не мог, мне бы не поверили. Мне было отчаянно скучно общаться с детьми. О чем я мог поговорить с ними? Я, фронтовик и советский шпион?

Тогда я принял решение разделиться.

– Как это – разделиться?

Мистер Пристли задал вопрос, но потом понял, что ответ ему уже известен…

– Да, док, вижу, что догадался. Я отделил от себя всё лучшее, что мог: жизнелюбие, любознательность, активность… Собрал все крупицы доброты и любви в душе. Всё, что помогло бы ей стать отдельной личностью. Я создал Эшли, оторвав её от целого себя. А все то, что помешало бы ей жить, я забрал с собой в "подземку". Да, я просто спрятался в глубине подсознания. Потому что груз прошлой жизни не даст мне жить спокойно и счастливо. Но без меня у Эшли есть шанс.

– Вы говорите о ней, как отец о своём ребенке.

– Да, это почти так. С той лишь разницей, что мы с нею – одно целое. И я, старый эгоист, проживший и увидевший чересчур много, теперь не даю ей жить…

– Не даёте…

Мужчины молчали. Анатолий поднял глаза, полные слез, на врача и спросил.

– Док, ты веришь мне? Мне важно, чтобы ты мне верил! – голос стал пронзительным, – Мне некому больше рассказать это! Ты один в целом мире способен мне помочь!

Мистер Пристли посмотрел на камеру, а затем на своего гостя.

Помолчав ещё немного, он ответил:

– Анатолий, вы выдали сейчас столько информации… Которую нельзя проверить. Вы говорите убедительно, и я верю, что вы в это верите. Но с точки зрения врача я должен подвергнуть сомнению ваши слова. Слишком… сказочно. Да и для Эшли вы не основная личность, а её альтер-эго… Сомнительно, чтобы у вас был такой жизненный опыт. Я не говорю, что не верю. Я говорю, что не знаю теперь, во что верить в принципе…

Человек на диване скривился и отвернулся, будто от пощёчины.

– Да… И на что я надеялся… Знаешь док, я сейчас пойду, пожалуй, обратно. А ты подумай вот о чем. Первое: если верить вашим умным книжкам, то альтер-эго появляется зачастую как защитный механизм, чтобы защитить своего носителя от разных невзгод. От ругани в семье, от насильников и побоев, от мерзкой жизни… У Эшли хорошая семья. Её не обижали никогда. Родители в ней души не чают. Она умна, хороша собой, в школе дела в порядке… Тогда зачем ей я, а, док?! Я не могу её защитить. Я только мешаю. Я лишний здесь. Как так вышло, м? Второе: Анна Нойманн, городок Мёльн. 1943 год. Там мы виделись в последний раз. Там мы жили с её родителями после свадьбы. Проверь, что ты теряешь? А потом расскажи мне то, что выяснишь. Не провожай, выход сам найду.

И тело собеседника обмякло на диване.

– Эшли, ты здесь?

– Да

– Пора возвращаться. Нажимай кнопку второго этажа.

***

Доктор Пристли остановил воспроизведение и дал нам с матерью переварить увиденное и услышанное.

Мы обе сидели, будто оглушенные, не зная, что сказать.

Первой тишину прервала я.

– Он и правда похож на старого деда. Даже мимика… Будто не моя, другой человек. Теперь понятно, почему старик. Умер молодым, но прожил полторы жизни… Это ужасно, что ему пришлось пережить… Даже после смерти. Я верю ему. Это на самом деле все объясняет.