Он прикрыл глаза. Сила тяготения овладела его старческим телом. Сколько посадок на планеты совершил он. Работа дипломата требовала постоянных метаний с места на место. Рождество Христово на Марсе, Пасха на одном из миров Центавра, Троица на одной из планет Ригеля, и вот теперь эта миссия – наиболее сложная из всех. Человек же не создан для того, чтобы скакать вот так от звезды к звезде.

Он чувствовал, как под влиянием силы притяжения Лемноса, на который корабль падал так быстро, лицо его деформируется, он был полон и производил впечатление сладкоежки, и все же с незначительным усилием мог бы приобрести модный силует современного человека. Но уже в самом начале своей карьеры он решил выглядеть пожилым. То, что он терял в элегантности, приобретал в авторитете. Позже на закате карьеры он вновь позволит, чтобы время перестало касаться его. Тогда пусть седеют волосы, западают щеки. Он будет делать вид, что ему лет восемьдесят и играть роль скоре Нестора, чем Улиса.

Он был низкого роста, но производил такое солидное впечатление, что легко становился центральной фигурой за любым столом переговоров. Его широкие плечи, мощная грудная клетка и длинные руки скорее подошли бы гиганту. Когда он вставал, лишь тогда выявлялся его низенький рост, но сидя он мог вызывать страх. Он уже убедился, что эта особенность может идти на пользу. Человек слишком высокий больше подходил бы для распоряжений, а не для советов, а он, Бордман, никогда не стремился командовать. Он предпочитал применять власть более тонкими способами.

И без того он выглядел как владыка. Пухлый, но четко черченый подбородок, крупный, широкий нос, солидный и решительный рот, огромные курчавые брови, черные пряди волос. Волосы, жесткие и длинные, закинуты за уши. На пальцах он носил три перстня: жироскоп в платине и два рубина с темной инкрустацией из урана-238. Одевался он скромно, традиционно – любил толстые ткани и покрой чуть ли не средневековый. Наверняка он оказался бы важной персоной в любое время и при любом дворе. Следовательно, был важной персоной и сейчас. Вскоре он должен был высадится еще на одной чужой планете. Он засопел. Как долго еще будет длится эта посадка?

Он посмотрел на Неда Раулинса. Двадцатидвух– двадцатитрехлетний парнишка, сплошная невинность, хотя достаточно взрослый, чтобы знать о жизни больше, чем это показывает. Высокий, банально стройный, светлые волосы, голубые глаза, крупные подвижные губы, ослепительно-белые зубы. Нед был сыном покойного теперь теоретика связи, одного из самых близких друзей Ричарда Мюллера. Возможно, эта связь позволит вступить с Мюллером в переговоры, весьма сложные и деликатные.

– Чарльз, тебе нехорошо? – спросил Раулинс.

– Переживу как-нибудь. Сейчас сядем.

– Мы медленно спускаемся, правда?

– Осталось всего минута. Лицо парнишки было словно не подвержено силе притяжения Лемноса. Только левая щека слегка оттянулась – и ничего больше. Выражение случайной извинительности на этом открытом юношеском лице производило неприятное впечатление.

– Сейчас, сейчас, – пробормотал Бордман и закрыл глаза. Корабль коснулся поверхности планеты . Выхлопные каналы прекратили работу. В последний раз рявкнули тормозные двигатели. Наступил ошеломляющий момент неуверенности, но амортизаторы крепко вцепились в грунт, и грохот посадки смолк. Мы на месте, подумал Бодман. Теперь – этот лабиринт. Теперь – Ричард Мюллер. Посмотрим, не изменился ли он за девять лет к лучшему. Может быть, теперь он совершенно нормальный человек. Господи, если так, то помоги нам всем.

До сих пор Неду Раулинсу не приходилось много путешествовать. Он посетил всего лишь пять миров, Из них три в своей родной системе. Когда ему было десять лет, отец взял его с собой в летние каникулы на Марс. Два года спустя он побывал на Венере и Меркурии. А после окончания школы он получил награду в виде путешествия за пределы солнечной системы на Альфа Центавра 4. После чего, тремя годами позже, ему пришлось отправится в систему Ригеля, чтобы после катастрофы сопроводить домой останки своего отца.