Лицо его жены померкло и стало совсем усталым. Ее упорства хватило только на этот разговор. Он видел в ее глазах робость и осознание возможных последствий.

Последствия… несостоявшаяся сделка, потеря давнего друга…

– Вот я тебя заставляю вести себя с ними вежливо. А потом сам так поступаю…

– Как думаешь, они действительно видели негра?

– Конечно. Очень в духе этого мудака Домброзио – устроить межрасовую вечеринку.

– Но я очень хорошо знаю Шерри, – возразила Джанет, – и мы говорили о Марин-Сити и неграх и о том, сколько их стало в округе. И я знаю ее мнение. Она бы никогда такого не допустила. Ей слишком важны чувства соседей.

– Я собираюсь позвонить ему, – сказал Рансибл. В спальне он сел на кровать и достал телефонный справочник.

– И что ты скажешь? – спросила Джанет.

– Расскажу ему, что он сделал. Привел сюда негра. Это не только испортило мне сделку, но и разрушило важную десятилетнюю дружбу. Он должен это узнать.

Он начал набирать номер.

Ранним утром Шерри Домброзио шла по дороге, сунув руки в карманы голубого замшевого жакета. Поскольку она была в сандалиях, камни она не пинала. Прохладный ветер трепал ее юбку, длинную, темную, с напечатанным вручную узором авторства друга-художника из Саусалито. Сандалии тоже были ручной работы; она сделала их сама несколько лет назад.

У нее все еще оставались инструменты для кожи, и на Рождество она делала в подарок близким друзьям ремни, сумочки и бумажники.

Справа пастбище обрывалось в заросший деревьями овраг. На обочине пасся теленок, серовато-коричневый, коренастый, с блестящим от мокрой травы розовым носом. Высоко над головой кружил ястреб или канюк – она не могла разглядеть, кто именно, пока солнечный свет не осветил раскинутые крылья и она не уловила характерный для ястреба рыжий оттенок. Раньше она иногда встречала по утрам голубую цаплю, но сегодня ее не было. На ветках дуба, где она жила, осталось только растрепанное гнездо.

Цапля улетела на день в лагуну Болинас.

На повороте Шерри сошла с гравийного покрытия на обочину, чтобы пропустить ехавший в город пикап. А он мог бы ее подбросить, если бы она подала какой-нибудь знак. За рулем сидел мистер Гримальди, отставной горный инженер, живший в конце их улицы. Он всегда был очень предусмотрителен: в дождь, если она тащилась по дороге в своем желтом дождевике, шапке и ботинках, он всегда останавливался, независимо от того, махала она ему рукой или нет, но, если светило солнце, он никогда не забывал, что она любит пройтись. Но если речь шла об обратной дороге, с продуктами, она предпочитала, чтобы ее подвозили, независимо от погоды.

Гравий захрустел под сандалиями, когда она вернулась на дорогу. Справа виднелся дом миссис Пестолези, перед которым росла пампасная трава. Затем круто вверх шел склон, а внизу стояла станция Шеврон, где маленькая сельская дорога сливалась с государственным шоссе.

Пронесся порыв ветра, взъерошив траву на обочине. Нагнувшись, она сорвала травинку, которая продолжала дрожать. Как проволочка, подумала она. Игрушечное растение из Гонконга, только цвет не очень удачный. Ей пришло в голову, что можно было бы высушить траву, окунуть в майонезную баночку с акварелью и использовать как садовое украшение. Она уже экспериментировала с окраской разных сорняков. Порой выходило интересно, а иногда и вовсе потрясающе. Сложный изящный узор листьев невозможно воспроизвести искусственно, а цвет выявлял их малозаметную красоту.

«Если бы у меня была хоть капля здравого смысла, – подумала она, – я бы расположилась с мольбертом у этой дороги. Я бы написала станцию Шеврон, холм за ней, край лагуны. Но даже если бы я это сделала, это был бы всего лишь обычный пейзаж художника-любителя. Как у Уинстона Черчилля, да еще и не оригинальный».