Выбегаешь на этот белоснежный холст, – а там ни души и уже Коммунизм. Хорошо!

В магазин зашел – всего навалом: и мороженное тебе – хочешь «Эскимо», а хочешь в вафельном стаканчике. А рядом тоже объеденье – облитые жирным шоколадом пирожные «Эклер». Лежат себе целыми лотками – никто не берет – все уже ими обожрались. Батарейки от карманного фонарика тоже рядами стоят, и тут же лампочки – бери – не хочу, детские пистолеты пружинные для переделки в боевые капсюльные, да и сами эти капсюли «Жевело» желтыми головками блестят на картонках. Медали шоколадные в разноцветных обертках, конфеты разные. Спички прямо ящиками – выгребай и счищай с них серу сколько хочешь. А всё почему? Потому что уже Коммунизм…

Но это в глупом прыщавом отрочестве так мечталось, а в пивном возрасте, который наступал тогда много позже, чем сейчас, люди уже были серьезные, взрослые – в бесплатные «Эклеры» не верили, а вот мечта о нескончаемом и халявном пиве как-то по инерции еще теплилась. И вот однажды…

***

…Приятель Горина меланхолически смотрел в окно. За окном вечерело…

Ой, да вы, наверное, и не знаете кто такой этот Горин, а уж тем более, кто его приятель. Объясняю – Андрей Горин – это дружок и неизменный собутыльник моего друга детства Гарика Багацкого. Такой же огромный, симпатичный, галантный и безумно остроумный. Выпускник юрфака МГУ, душа любой компании и любимец томных дам предбальзаковского возраста, обычно непризнанных поэтесс, ибо только их ранимые души могли прощать ему один его маленький, и в свете перечисленных выше достоинств, воистину досадный недостаток. Да, господа, – вы угадали – пил. Пил, подлец! Как сказано у кого-то из современных юмористов, кажется у Трушкина, – «… не сильно так, но все-таки… До беспамятства». Да еще и с утомительным элементом запойности – иногда не просыхая и несколько дней подряд.

Бывало, звонишь ему домой, где он жил вдвоем со своей тоже интеллигентной и юморной мамой, и спрашиваешь:

– Извините, а Андрюша дома?

– Нет, – тоже вежливо отвечала его мама, – вышел за сигаретами.

– Давно?

– Да дня три…

Такой вот непредсказуемый был.

Ну, вот. Теперь вы знаете, каков был этот Андрюшка. Знаете кое-что даже про его веселую маму. Но кроме этого у Горина – друга Гарика был еще такой же, как и они, приятель.

И вот этот приятель меланхолически смотрел в окно. А за окном вечерело…

А прямо перед его домом у самого подъезда на фоне восхитительно тихого золотистого летнего заката, у описанной выше пивной бочки, стояла, окрашенная в кровавые тона, и очень конкретная очередь. Стояла намертво, потому что время было критическое – еще несколько минут и точка закроется. И тогда уж всё! Кто не успел, тот на этот воскресный праздник жизни категорически опоздал…

Приятель Горина смотрел на эту очередь, и ему было грустно, потому что денег у него не было ни копейки. Даже завтра на метро. А получка ещё эвон когда! И в долг взять уже не у кого – все кругом тоже давно на нуле. От этих горьких мыслей ему стало так плохо, что он уже готов был смахнуть кулаком набухающую тяжелую и горькую мужскую слезу, как вдруг гениальная мысль ожгла его и буквально пронзила насквозь. От мозгов, где она родилась, до самых его несвежих носков. Шибанула сверху, с противным шипением прожгла в одном из них небольшую дыру и через первый этаж ушла в землю. Такой вот страшный мысленный разряд внутри него произошел. Возможно от сухости всего его наэлектризованного и измученного вынужденным воздержанием организма.

В то же мгновенье слеза, в отличие от мысли, так и не родившись, тут же сама собой рассосалась, а на смену ей пришел интерес к жизни и с этим интересом приятель Горина стал дальше наблюдать за тем, что происходило внизу на освещенной косыми лучами солнца сцене. А там, после объявления о закрытии бочки и последовавшей за этим спонтанной вспышки народного гнева, уставшая продавщица собрала с тарелочки последнюю мелочь, побросала внутрь своего прилавка стоящие по бортам бочки кружки, с грохотом захлопнула свой железный ящик, еще минут пять провозилась со сложным замком, установленным в глубине небольшого обрезка намертво приваренной к бочке толстенной металлической трубы, и даже спрятала в кусты свое седалище – покосившийся деревянный ящик из-под водки. Все было кончено. Очередные выходные безвозвратно уходили в небытие…