Взрыв сотряс дом, Джина отбросило вниз. Вокруг с новой силой взметнулось пламя. Джин прижал к себе кокос словно щит и устыдился собственной слабости. Он же вот-вот станет взрослым.

Бояться было нельзя.

Огонь ревел, со стен срывалась деревянная обшивка и портреты в рамах. Голодное пламя пожирало все на своем пути, разрасталось и раскидывалось – вот-вот поглотит дом. Вестибюль, казалось, был в нескольких милях от Джина, парадная дверь – сияющий прямоугольник – где-то вдали, вне досягаемости.

Джину стало очень, очень страшно.

Нужно было выбираться отсюда. Джин шагнул в приемную, и его брюки занялись огнем, но он схватил отцовский зонт, стоявший рядом, и проворно сбил пламя. Раскаленная зола попала ему на волосы, но Джин смахнул и ее. Он оказался между двумя горящими стенами, но тут с гардины рухнула пылающая штора, и огонь перекинулся на него.

Джин закричал. Никогда прежде он не слышал запаха горящей плоти. Он побежал сам не зная куда – ноги сами его несли. Мысленно взмолившись, чтобы кто-то его нашел – ма или па, кто угодно, хоть кто-то, – он увидел перед собой человека – но совсем не того, кого ожидал.

Это была та девчонка с улицы.

Огонь расступался перед ней. Ее лицо было бесстрастно, черные глаза сверкали. Она чем-то шлепнула его по руке, сбивая пламя, а затем засунула это что-то ему в рот. Тряпка. Дыши, кажется, сказала она, но тут у него в глазах потемнело.

А потом Джин оказался снаружи. Все произошло очень быстро; он лишь помнил, как с облегчением повалился в траву – тело было как сломанный механизм, мысли в голове взметнулись так, будто кто-то бросил булыжник в кучу перьев. Джин натужно кашлял, легкие горели, как если бы пожар был у него внутри. Девчонка принесла ему воды. В грязной чашке плавали серые хлопья, но Джин выпил все, а потом вернул чашку своей спасительнице, словно та могла дать ему добавки.

– Я – Арти, – сказала девчонка звонким сильным голосом, в котором слышался какой-то иноземный акцент.

– Джин,– просипел он. Его тело и разум словно онемели, не отдавали отчета, что сейчас произошло. Потрясение. Взрыв. Родители.

Руку охватила жгучая боль, настолько сильная, что Джин подумал: будет легче, если ее просто отрубить. Арти опустилась на колени, выложила из своей потрепанной сумки всякую всячину и разномастные притирки, а затем, скривившись, принялась обрабатывать его ожог. Когда она закончила, боль, похоже, усилилась. Арти пожала плечами.

– Сейчас некогда. Попозже как следует перевяжу.

Джин не сводил глаз с дома. Это был Овен. Овен все это устроил. Джин утер лицо, и его рука намокла. Он плакал.

– Но вдруг они все еще там, внутри? И живы?– спросил он, хотя в глубине души знал, что это не так. Отрицание – так это называлось, но Джин выяснил это гораздо позже.

– Это вряд ли, – ответила Арти с таким безразличием, словно читала утреннюю газету.

Джин заплакал в голос. Арти вытащила из кустов пыльный пакет. Внутри были пирожные, она протянула одно Джину. Угощение было свежим, напоминало те, которые мать покупала ему, когда он сдавал экзамен на отлично. На вкус пирожное было как пепел.

Девчонка наблюдала за ним. Джин не понимал, почему она проявила к нему такую доброту – и зачем вообще спасла. Она встала – Джин не понимал, что будет дальше, но одному ему оставаться не хотелось.