– Скорая, – говорит он, – заберет больного с минуты на минуту. Я устал. Вы же знаете, где меня найти. Если понадоблюсь, я всегда на связи. Спокойной ночи.

Удивительно, как дрожат пальцы профессора, когда он скручивает сигарету из крупного французского табака. Он зажигает ее, удаляется. Позади него в душном воздухе остается дымок.

– И я даже ни разу не спросил профессора, знает ли он этого человека, – недовольно бормочет Малан. – Ну, так старик должен сам разобраться с этим делом!

Он говорит не «делом», а употребляет более грубое слово. Но под «стариком» подразумевает комиссара Пьеви, человека со светлой бородой, у которого с полицейским Маланом есть по крайней мере одно общее: комиссар тоже любит вина кантона Во.

Теперь Малан снова один, потому что больной на скамейке не считается. Большая площадь тревожит, несмотря на резкий свет дуговой лампы. Злобно пялятся пустые окна торговых зданий, и Малан откашливается, чтобы прекратить это ужасающее поведение. Но дома продолжают глазеть. Наконец раздается гудение, автомобиль резко останавливается. Это закрытый зеленый фургон с несколькими матовыми окошечками. Выходит человек, шофер спрыгивает со своего места.

Носилки выкатывают из фургона, больного укладывают на них, дверь захлопывается, шофер снова садится за руль, скрежет сцепления, и Малану кажется, что красные задние огни насмехаются над ним.

– Сильно бредит? – спросил доктор Тевенó. Он вытащил из ушей пациента две твердые резиновые пробки, соединенные красными гибкими трубками с черным цилиндром, лежащим на его голой груди.

Сестра Аннета покачала головой.

– Собственно, нет, – сказала она. – Только время от времени бормочет непонятные слова. Почти уверена, что английские.

– Так, английские…

Доктор Тевено, мужчина лет тридцати пяти с редкими светлыми волосами, посмотрел за окно на зеленые деревья. В палате стояла только одна кровать. В стене закреплена белая раковина с двумя белыми кранами.

Пациент беспокойно метался на постели.

– Don’t sting, – стонал он, – Go to hell…

– Эй, Розеншток, разбирающийся в языках Агасфер, что означает «sting»?

Доктор Владимир Розеншток, врач-ассистент, маленький, полноватый, несмотря на свой моложавый вид, при ходьбе всегда выглядящий так, словно тренируется на катке. Таким же образом он проскользнул в палату.

– Sting? – переспросил Розеншток, – малоупотребительное слово, означает «жалить», если речь идет о пчеле, осе или еще каком насекомом.

– Ага! – доктор Тевено щелкнул пальцами, – поразительно верно. Взгляните на эту руку? Ну что? Пятно на локтевом сгибе?.. Разве не выглядит как укол? Внутривенная инъекция?.. Отравлен? Но каким ядом? Что вы подумали, мой белокурый ангел?

Последние слова относились к сестре Аннете, которая приложила усилия, чтобы не покраснеть.

– Розеншток, мой любимейший ученик, какой диагноз родит ваш мозг, облаченный в доспехи мудрости, как в свое время греческую богиню – голова ее отца, что было, кстати, удивительным видом вегетативного размножения, простите за плохую шутку! От чего страдает молодой человек? Какая отрава бушует в его жилах, если использовать выражения, свойственные писакам, зарабатывающим деньги?

Сестра Аннета скромно хихикнула, Розеншток тоже улыбнулся, ему нравилось, когда над ним подтрунивали. Но когда он захотел ответить, доктор Тевено вновь его прервал:

– Как, Розеншток, вы собираетесь выдать заключение? Не осмотрев пациента? Хотите высказаться, еще ничего не зная об анамнезе данного происшествия? Розенштокличек, учтите, вы еще не профессор, который имеет право с уверенностью лунатика нести чушь – интуитивно, понимаете? Вы врач-ассистент и в качестве такового обязаны проявлять высочайшую, строжайшую добросовестность. Я хочу вам помочь. Молодой человек здесь… Спокойно, юноша! Я собираюсь раскрыть ваш случай и настоятельно прошу не прерывать меня.