– Почему Экскаватор? – удивилась гостья, теперь четко уловившая его жест и, неосторожно брошенную, фразу насчет землеройной машины.

– Да как вам сказать, госпожа баронесса! – смутился за свою невольную несдержанность главврач. – Это наш лучший образец успехов трудотерапии.

Ему пришлось более подробно объяснять вышесказанное:

– Все просто прекрасно и хорошо, когда занят делом, а оставь хоть на день в палате, у него наступает кризис.

Яков Михайлович, не желая разочаровывать собеседницу, постарался подобрать слова, менее обидные для столь уважаемой знакомой такого, к полному несчастью, безнадежного пациента:

– Тогда обязательно случается серьезная депрессия, тоскливое настроение, а то и что похуже.

После этих слов, однако, последовало и несколько успокаивающие утверждение:

– Зато если находится при деле – того и гляди, что запоет, если бы только умел и владел речью.

Только и явно намереная попытка психиатра завуалировать действительное состояние «психа» Экскаватора, не принесла своих результатов. После услышанного баронесса вдруг обрела жесткую уверенность во взгляде и металл в голосе.

– Что значит, если бы умел говорить? – спросила она. – Так, каков все-таки у Андрея Андреевича официальный диагноз?

Буквально град вопросов, да ещё и обрушившихся со столь требовательным нетерпением, заставил Грельмана оставить собственные эмоции и перейти на сухое изложение фактов, значившихся в пухлой папке больничной карты:

– Больной перенес тяжелейшую черепно-мозговую травму.

Доктор, помогая себе жестами, нарисовал перед собой некую картину, хорошо понятную гостье.

– В результате которой, судя по всему, навсегда он стал инвалидом первой группы, – словно страшный приговор звучали для женщины слова Якова Грельмана. – У пациента Пущина, вместе с полной потерей памяти – амнезией, ещё до поступления к нам, наступило неизлечимое слабоумие.

Доктор с неподдельным сочувствием глянул на посеревшее от боли лицо красавицы баронессы.

– Сейчас у больного Пущина наблюдается, прямо-таки, классически выраженное расстройство сознания – полная отрешенность от окружающего мира, – произнёс Яков Михайлович, доказывая, что прекрасно знаком с ходом лечения, Экскаватора. – Он дезориентирован как в месте своего нынешнего пребывания, так и во времени.

Документы пациента поведали все, что могли и оставалось только вернуть их обратно в хранилище.

– Короче говоря, травматическое нарушение мышления с остаточной невозможностью правельных суждений, – закрывая серую панку со вшитыми доку. ментами, заключил главный врач. – Причем, все осложняется полным запамятованием событий, как происходящих в действительности, так и уже происшедших когда-либо.

Страшный. диагноз, вполне удручивший бы кого любого, надеявшегося на лучший исход, не повлиял, однако, на стремление важной гостьи добиться своего:

– Можно мне его увидеть? – снова прежним нетерпением загорелись глубокие темные глаза.

Такой поворот визита не совсем удовлетворил главврача. Яков Михайлович вдруг, с огорчением вспомнил, что «Экскаватор» именно сейчас занят важным делом – под обычным для него руководством завхоза больницы вскрывает грунт над аварийным участком теплотрассы. А потому, во избежании никому не нужных последствий такого непризентабельного зрелища, просто не может предстать перед глазами представительницы Международного Красного Креста.

Поняв это, раздосадованный невозможностью выполнить просьбу знатной гостьи, Грельман вдруг погасил радушие на своем лице и суховато заключил:

– Сегодня, к сожалению, нет.

Но, тут, же он вселил и надежду в душу собеседницы: