Оказавшись без шляпы и пальто, яркая блондинка с миловидными чертами лица, предстала еще и обладательницей прекрасной фигуры с высокой грудью и осиной талией, которые не только не скрывал, но даже подчёркивал синий деловой костюм из плотного кашемира.

Словно снисходительно, давая возможность хозяину кабинета оценить настоящую красоту, баронесса прошлась по кабинету. Потом легко присела на кресло, невольно обнажив выше обычного, затянутые в соблазнительный капрон, стройные ноги. И теперь их округлые розовые колени скромно открылись в ограниченном пространстве – выше сапожек до края юбки.

Только хозяину кабинета было не до прелестей баронессы. Его больше волновало, как оказалось, желание принять её со светским лоском. Прямо перед креслом, предоставленным гостье, уже был накрыт столик со сладостями и стоял дорогой сервиз. Теперь принесли кипяток. И та не стала отказываться от чашки горячего напитка, чтобы отойти от дорожных впечатлений.

После чего можно было приступать к делу. Тем более, Яков Михайлович только и ждал, повода объявить ей о своем решении относительно предполагаемой фигуры выписываемого Кондратюка.

…История болезни этого пациента могла заинтересовать любого «за бугром». По времени, проведенном в неволе, едва ли не солагерннк знаменитого Солженицына, этот старик попал в в сталинский «ГУЛАГ» сразу после фашистских застенков, так и не сумев никому доказать свою полную невиновность. Потом, не удержавшись от проявлений собственного характера, начал вступаться за других. И, как следствие, получил новый срок.

Потом – еще и еще.

Среди заключённых уже стали передавать слухи о чудаке-учёном, вступившем в противостояние со всей государственной системой исполнения наказаний, когда начальство решило положить этому конец. И лишь представилась такая воз можность, закрыли саму проблему довольно просто, взяли и поменяли Кондратюку камеру в лагере на палату в «психушке». Все с тем же универсальным диагнозом – вялотекущая шизофрения.

И вот теперь, после десятилетий забвения, этот пациент снова мог заинтересовать «сильных мира сего». Полагать именно так, имелись все основания. Недаром Грельману сначала последовал телефонный звонок из Москвы, потом сама важная гостья пожаловала собственной персоной.

Оценив по достоинству, искусстно приготовленный чай, баронесса, спросив на то дозволения, решила закурить. Достала из сумочки новенькую пачку «Мальборо», она с хрустом раскрыла упаковку и «выщелкнула» из нее наружу, ароматно пахнущую сигарету. Оставалось только изящно прикурить от огонька, протянутой Грельманом зажигалки. Что она и сделала. А уже после нескольких задумчивых затяжек, решилась на откровенность.

– Знаете, уважаемый доктор, – стараясь скрыть внезапно охватившее ее волнение, произнесла важная гостья. – Я к вам приехала по делу, которому лично придаю особо важное значение.

Она не успела досказать. Так как ее услужливо перебил собеседник, ре шивший блеснуть осведомленностью о планах западных коллег:

– Кондратюк, практически, готов к выписке, – заявил главный врач. – Можете взять его с собой, если на то последует согласии моего руководства.

– Какой Кондратюк? – едва не поперхнулась дымом баронесса, всем своим видом выказавшая, совершенно не наигранное удивление.

Ее реакция была подстать тому, что несколько минут назад пережил сам Грельман, узнав, что госпожа Клостер-Фейн говорит по-русски не хуже его самого.

– Так вы пожаловали к нам вовсе не по его чести? – всё же нисколько не стало легче от такого признания Якову Михайловичу. – И Вас этот больной нисколько не интересует?