«Да, у всех отцы как отцы, а у меня – не человек, а изверг. Мало что в детстве порол, голодом морил почём зря, и теперь от него покоя нет. Хорошо, что на свете есть друзья. Благодаря им я оказался в этом волшебном замке моей благородной спасительницы».

Так думал двадцатилетний Никколо. Он прошёлся по тополиной аллее. Дышалось легко и свободно. Радостный вернулся он к розовому кусту, подхватил корзину с ароматным букетом и вошёл в замок. Пройдя многочисленные комнаты, вошёл в опочивальню Диды. Кареглазый юноша приблизился к алькову семнадцатилетней девицы. Её светлые локоны разметались по подушке, утренние лучи играли в волосах, лаская бархатные щёки и шею. Её нежная кожа цвета чайной розы растворялась в шёлковом кружеве белых простыней.

«Ресница упала, к чему бы? Жаль, в приметах не силён. Как она прекрасна и чиста! Как хочу заслужить её снисхождения. Но кто я – простой смертный, не достойный её внимания, не говоря уже о близости. Клянусь, я сделаю всё, чтоб заслужить любовь моей госпожи. Спасибо, что приютила, пожалела несчастного музыканта».

Стоя у кровати своей спасительницы, Никколо вспоминал как неделю назад, благодаря хлопотам Фабрицио, попал в роскошный замок. Его лучший друг добыл для Никколо приглашение в это богатое имение. И музыкант, в надежде подзаработать, а также улизнуть от своего вездесущего папаши, согласился посетить и развлечь старика-вельможу, который якобы жил в замке. Но каково было удивление юноши, когда в гостиную с приветствием вошла обворожительная красавица Дидона, молодая и сияющая графиня. В первую же минуту она призналась, что давно является страстной поклонницей его таланта, посещает его концерты и считает за честь принимать у себя такого необыкновенного музыканта. А он теперь состоит у неё «придворным садовником» и не считает это зазорным.

В этот момент скрипача посетила великолепная идея, посвятить начатое сочинение прекрасной даме сердца – Дидоне. Несколько дней назад Никколо начал сочинять свой первый из 24-х каприсов3. Он решил, что напишет, (именно с них композитор начал записывать свои произведения на бумагу), несколько оригинальных сочинений для скрипки соло. Руководствуясь при этом мыслью, показать разные виды скрипичной техники, привнеся в неё им придуманные новшества и перенести на скрипку некоторые гитарные исполнительские приёмы (двойные флажолеты, пицикатто левой рукой, интервалы больше октавы и т. д.), не зависеть при этом, ни от какого, другого инструмента или оркестрового состава. Он знал, что скрипка таит безграничные возможности в звукового извлечении и может даже сама себе аккомпанировать.

За завтраком, заметив великолепный алый букет, Дидона с восторгом воскликнула:

– Ах, милый мой садовник, как я вам благодарна! Вы не только услаждаете мой слух чарующими звуками вашего инструмента, но и радуете глаз.

– Всегда готов услужить моей спасительнице. Цветы, как и звуки, требуют постоянного ухода.

Они приятно проводили дни, поначалу – каждый в отдельности: она – за вышиванием, болтовнёй с подругами и игрой на гитаре, а он – в бесконечных занятиях, поглощённый сочинением каприсов или в саду, с мотыгой в руках, наслаждаясь свободой и наблюдением за природой. Как-то, заприметив парящую над его головой стрекозу, Никколо задумался: «Хотелось бы передать на инструменте полёт насекомого, стрекотание крыльев комара или стрекозы? Какое тремоло больше подходит, чтобы передать лёгкое парение в воздухе?» Вот какие вопросы занимали его музыкальную фантазию.

Он встречался с Дидой только по вечерам, вместе ужинали и до поздней ночи, в солидарном молчании, или, болтая без умолку, просиживали у камина. Это было их излюбленное время суток. Здесь, в гостиной Никколо впервые услышал историю о жизни прекрасной Дидоны: мать она помнила смутно, та умерла, ещё, когда Дида была маленькой девочкой. Отец был неслыханно богат, обожал и баловал любимую дочурку. Но случилось несчастье: от укуса змеи в саду он заболел и умер. По завещанию отец оставил дочери огромное состояние, но там был важный пункт, она должна выйти замуж только за дворянина.