– Понятия не имею, что именно там происходило. За это время весь состав мог смениться – и учителя, и администрация…
– Директор, – он назвал знакомое имя, – сидел лет двадцать. С одноклассниками связи поддерживаете?
– Нет. Я не живу там пятнадцать лет.
Как часто надо повторять, чтобы они услышали?
– Но бываете регулярно.
Говорил только один из них – мужчина неопределенного возраста с бесцветными рыбьими глазами. Говорил, упорно понижая интонацию в конце, оттого каждый вопрос звучал как непреложное утверждение.
– Летом, – с силой выдавила она. Тошнота все усиливалась.
– И ни с кем не общаетесь?
– Общаюсь. С соседями, продавщицей, таксистами. Это считается?
– С таксистами, значит…
– Сервисы такси там не заработали. На болтливого водителя так просто не нажалуешься.
– И не скучно все лето без друзей?
– Все не-лето я шесть дней в неделю по несколько часов говорю на работе. Меня мутит от собственного голоса, понимаете? Я устаю от людей. Я вообще людей не люблю.
– Не любите людей, значит?
Пришлось вдавить ногти в ноющую ладонь, чтобы не выдать страх, тот самый животный страх слабого перед сильным.
– Я интроверт. И мизантроп. Это статья?
– Не дерзите. И что, всё только на наши курорты ездите? Ни в Турцию там или Египет не выбирались? В Стамбул, может быть? Популярное направление, а какие исторические связи с вашей малой родиной…
Вот и оно. Все равно узнают.
– Нет. Однажды я купила билеты на паром, но все сорвалось, потому что отменили рейсы. Деньги, кстати, не вернули.
Хорошая деталь. Правильная.
– Почему же отменили?
– Потому что… – Потому что ехать оказалось некому, промелькнуло в голове, но она отмахнулась: не время. – Потому что как раз в это время произошло присоединение.
– Воссоединение, вы хотели сказать. То есть вы собирались уехать из страны накануне?
Здесь уже очень осторожно.
– Билеты я купила еще за полгода до всего этого, понимаете? В начале года я узнала, что мы досрочно сдаем госы, к середине марта я должна была уже освободиться, а в это время дома погода не лучше, чем здесь. Вот я и решила, что можно куда-нибудь еще съездить. С родителями, – голос чуть задрожал.
– В начале года – это не за полгода.
– В начале учебного года. В сентябре. – Злость на мгновенную слабость придала ей сил.
– Так почему Стамбул? Турецкий знаете?
Отпираться бесполезно.
– Скорее понимаю. Учила его вторым иностранным. В мусульманской школе, как вы могли догадаться. – Нарываешься, нарываешься. Торопливо добавила: – Использовать не приходилось.
Зря. Показала, что понимает, к чему они все ведут. Лучше б в дурочку играла.
Рыбьи глаза сузились:
– Так почему в Турцию?
– Прямой паром, безвиз, древний город, интересная история. Тогда же никто не думал, что все так испортится.
Зря.
– Что значит «испортится»?
– Я имела в виду, поменяется… В плане перемещения…
Ей пришлось прослушать лекцию на тему вреда излишних перемещений в пространстве. «А во времени?» – чесался язык спросить, но она сдержалась. Ей и так хватало вопросов, этих бесконечных изматывающих вопросов. Куда? Зачем? С кем? К кому? Для чего? И все-таки для чего?
Тошнота билась уже не в горле, а выше, она чувствовала, как что-то склизкое, как будто живое, царапает нёбо. Хотелось выплюнуть в эти безжизненные глаза хоть что-то, поэтому и вырвалось искреннее:
Не держите меня за дуру.
Я же все понимаю.
Я же знаю, к чему ваши вопросы.
Никакая я не ортодоксальная мусульманка.
Не состою я в этих ваших экстремистских организациях.
Нет у меня никаких связей с террористами.
Я не имею никакого отношения к тому, что
сегодня произошло.
Вы ищете виновного не там.
Я жертва.