Вера вздохнула и вернулась в кресло.

– Это правда, – призналась она. – София Веретенникова действительно умерла от темпоральной саркомы в 1988 году. И Орден действительно не вмешался, хотя теоретически мог попытаться изменить ход событий.

– Почему? – в голосе Алексея звучало обвинение.

– Потому что цена была слишком высока, – жестко ответила Вера. – Вы думаете, мы бессердечные чудовища? Что нам доставляет удовольствие наблюдать, как люди страдают? – Она покачала головой. – Мы несем бремя знания, Алексей Игоревич. Мы видим не только текущий момент, но и расходящиеся волны вероятностей. Спасение Софии требовало создания масштабного темпорального разлома, который затронул бы тысячи жизней. Совет Ордена рассмотрел все варианты и принял самое тяжелое решение, на которое только способен человек – не вмешиваться.

– А Веретенников не смог смириться.

– Он был одним из лучших Часовщиков своего поколения, – Вера смотрела куда-то мимо Алексея, словно в прошлое. – Блестящий ум, необычайная чувствительность к темпоральным потокам. Он разработал половину протоколов, которыми мы до сих пор пользуемся при работе с забытыми минутами. И он любил свою дочь больше всего на свете.

Она помолчала, собираясь с мыслями.

– После смерти Софии он изменился. Стал одержим идеей создания "темпоральной линзы" – устройства, способного фокусировать энергию забытых минут для изменения прошлого в масштабах, которые мы считали невозможными. Совет запретил эти исследования, но Веретенников продолжал тайно. А когда его поймали, он сбежал, украв несколько древних артефактов, включая часы, которые он позже принес вам.

– И стал… Хронофагом?

– Да, – Вера поморщилась, словно само это слово вызывало у нее физический дискомфорт. – Он научился извлекать темпоральную энергию из забытых минут, поглощая их. Каждая такая минута – это фрагмент человеческой души, Алексей Игоревич. Вырывая их, он разрушает целостность людей, которым они принадлежат. Некоторые из его жертв так и не оправились – их личности фрагментировались, рассыпались на осколки воспоминаний.

– А теперь он охотится за Лизой?

– За вами обоими, – уточнила Вера. – Елизавета обладает невероятным даром создавать стабильные темпоральные структуры из забытых минут. Вы же… – она запнулась, словно сомневаясь, стоит ли продолжать.

– Я что? – Алексей подался вперед. – Веретенников говорил что-то о блоках памяти, о том, что я не могу вспомнить, где был во время аварии Лизы.

Вера выглядела встревоженной.

– Мы должны поговорить с Григорием Андреевичем, – сказала она, вставая. – Есть вещи, которые я не вправе объяснять вам самостоятельно. Но сначала я хочу, чтобы вы поняли базовую природу забытых минут, чтобы осознать, с чем мы имеем дело.

Она подошла к окну и раздвинула шторы, впуская больше света. За стеклом открывался вид на сосновый лес, окружавший клинику. Утреннее солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, создавая на земле причудливую мозаику света и тени.

– Представьте время как реку, – начала Вера, глядя на лес. – Бесконечный поток, несущий все живое от рождения к смерти. Обычно этот поток непрерывен и однороден. Но иногда… – она сделала паузу, подбирая слова, – иногда травматический опыт создает в этом потоке воронки, завихрения. Моменты, которые человеческий разум не может или не хочет удерживать в сознательной памяти.

– Забытые минуты, – тихо произнес Алексей.

– Именно, – кивнула Вера. – Но они не исчезают полностью. Они продолжают существовать в особом измерении, параллельном основному временному потоку. Некоторые люди, обладающие определенной чувствительностью, способны воспринимать эти минуты, взаимодействовать с ними. Таких людей мы называем Часовщиками.