«Что случилось?»

– Анри!

Я выбежал на улицу, опять ослеп, но был слишком взволнован, потому добрался до следующего здания в пять больших шагов по памяти. Здесь шумела жизнь; кто-то насвистывал прилипчивый мотивчик, гремел инструментом. Ворвавшись словно метеор, я привлёк к себе всеобщее внимание.

– Анри!

– Да.

Мой хороший друг и блистательный механик вышел вперёд и протянул руку. Машинально пожав её, я всмотрелся в его лицо. Обычная улыбка, спокойствие в глазах.

– Мой «Лайтнинг»…

– Что?

– Мой самолёт! Он… пропал.

– Друг, прости, но он не пропал. – Что-то в глазах Анри поменялось, и я уже был готов услышать, что его отдали новому пилоту, молодому и умелому, что он, видимо, обкатывает его. – Его сбили вчера вместе с пилотом. Над морем. Трагедия…

Я ошарашенно уставился на Анри.

– Как…

– Проклятый фриц, кто же ещё, – ответил механик. Его слова никак не укладывались в голове.

«Ведь пилот я! Я вчера летал на нём и вернулся на базу!» – моя первая мысль. Анри ещё что-то говорил, его губы шевелились, но я не слушал. «Лайтнинг» никогда бы не отдали другому пилоту так быстро, к тому же вчера не было вылетов, кроме моего. Но самолёта нет, он погиб вместе с пилотом, а я всё же стою здесь.

– Анри?!

– Да?

– Ты меня видишь?

– Отчётливо, друг мой!

Я хотел было спросить, кто вёл мой «Лайтнинг», но тут сообщили о прибытии машины, и пришлось незамедлительно отправиться в путь. Корабль до «большой земли» отплывал раньше положенного, надеясь опередить наступающую непогоду.

Всю дорогу я размышлял о том, кто разбился в моём самолёте и постоянно ощупывал себя: руки, бёдра, лицо. Всё на месте. Солдат, ведущий машину, посматривал на меня с плохо скрываемым волнением. Я здесь. Я живой. А в ушах стоит гул мотора «Лайтнинга», уходящего в пике. На глазах выступают слёзы.

– Мсье, всё хорошо?

– Что?

– Вы…

Я тут же утёрся рукавом, чтобы не смущать постороннего человека.

– Ведь всё хорошо. Жизнь на этом, – кивок головы в сторону давно скрывшейся с виду авиабазы, – не заканчивается.

– Да, вы правы.

– Извините, моя сестра… она очень любит вашу книгу. Не могли бы вы…

В руки мне лёг крошечный экземпляр «Маленького принца» в твёрдой обложке. Я тут же понял, что за мальчик стучался в мою кабину. Почему он? Спустя столько лет, посреди Средиземного моря, в последний мой полёт?

Я и не заметил, как машина затормозила у порта. Свежий бриз, коснувшийся лица, освежил и привёл меня в чувство. Я смотрел на обложку, сжимал книгу в руках тем сильнее, чем больше страшился оказаться мертвецом, бесплотным духом.

– Мсье…

– Ах, да. Простите. Я задумался. Так вашу сестру зовут Джейн, верно?

ДИЛЕТАНТ

Филипп просыпается в больнице.

Тошнота подкатывает к горлу. Выплёскивается наружу. Филипп успевает свеситься с края койки. Содержимое желудка растекается дурно пахнущей лужей на полу.

Кто-то зовёт медсестру. Филипп не узнаёт голос, да ему и не хочется. Стоит открыть глаза – мир начинает двоиться, в горле клокочет новая волна. Кислый запах рвоты смешивается с дезинфицирующим раствором. Тряпка елозит по полу с едва слышным скрипом.

– Очухался? – спрашивает медсестра. – Очухался, и ладно. Нагадил, конечно, но главное – очухался. Сейчас доктор придёт.

Филипп лежит с закрытыми глазами и пытается понять, что происходит. Почему он в больнице? Как он здесь оказался? Тошнит и двоится в глазах. Сотрясение?

«Откуда? Где я вчера был?».

Филипп пытается вспомнить, представляет память тропинкой и делает шаг назад. Белое поле, насколько хватает глаз. Крошечная точка на горизонте.

Вот он сидит на паре в университете. Накрапывает дождь, и оконное стекло покрыто сеткой крошечных капель. Преподаватель рассказывает о поэзии Серебряного века. Филипп сидит рядом с Адой. Они держатся за руки под партой. Её ладонь такая горячая, что впору заподозрить грипп или лихорадку. Она сосредоточенно слушает лектора и пишет тугим, мелким почерком конспект. Филипп бросил свой на середине предложения. Перепишет когда-нибудь ближе к сессии. Сейчас он любуется Адой.