Собеседники молчат. Филипп не хочет отвечать на вопрос. Он смотрит на свои записи, и они кажутся ему смешными. «Жизнь на листочках». Досада, гнев и страх смешиваются в горький коктейль. Он так много узнал, но ничего не сможет избежать. И забыть тоже не сможет. Получается, остаётся покорно ждать своего будущего? Некоторое время Игорь Лаврентьевич наблюдает за пациентом, потом встаёт и подходит к чайнику.

– Может, чаю?

– Нет, спасибо.

– Вы, я смотрю, расстроились?

– Я думал… хотел… Ну, в общем, как-то воспользоваться таким шансом.

– Если не секрет, каким образом?

– Не знаю. Спасти кого-нибудь. Предотвратить катастрофу. Защитить близких и родных. Не делать глупых ошибок.

– Так кто же вам мешает?

Филипп непонимающе смотрит на доктора.

– Люди каждый день спасают кого-нибудь: пожарные, врачи, адвокаты, просто отважные люди, оказывающиеся в нужном месте в нужное время. И катастрофы предотвращают. Защищать близких и родных можно, и не зная будущее. А что до ошибок… То какая же это жизнь – без глупых ошибок?

Юноша отмахивается, но слова доктора западают в голову. Он ведь прав. Так, может быть, Филипп грустит по чему-нибудь другому?

– Так что насчёт чая? – повторяет вопрос доктор.

– А я вас не сильно отвлеку?

– Минут десять найдется. Смотрите, какой на улице ветрище, – кивок в сторону окна. – Без горячего в такую погоду нельзя.

>>>

«Временной» взгляд исчезает, когда Филипп заканчивает курс местарофата.

Пару дней видения ещё настигают его. Затем пропадают вовсе. Некоторое время юноша скучает по необычной способности, но вскоре и это проходит.

Жизнь берётся за него, как строгий учитель – за нерадивого ученика. Впрочем, так она обращается с каждым, и нужно немало времени, – подчас целая жизнь – чтобы понять, что это от большой любви, а не от злобы.

Университет Филипп не бросает. Заканчивает без красного диплома, но всего с одной тройкой и двумя четвёрками, чем втайне гордится. На последнем курсе он участвует в международной конференции, на которой демонстрирует свои рисунки. Посреди лета, пока Филипп раздумывает, что ему делать дальше, на электронную почту падает письмо на испанском. Амадо Кампос, один из гостей конференции, оказался заинтригован молодым русским художником. Он приглашает Филиппа и Аду к себе, обещает пристроить картины в галерею своего отца, предлагает поработать над иллюстрациями к роману молодого и подающего надежды испанского писателя.

«… ничего феноменального, но так ты сразу станешь международным художником, а это как-то да поможет!»

Юноша с радостью принимает приглашение.

Воспоминания о будущей жизни на удивление быстро выветриваются. Разве что дежавю настигают Филиппа чаще, чем других, но он даже рад этому ощущению. Несмотря на то, что у Филиппа нет возможности прожить не свою жизнь, дежавю служат лишним подтверждением, что он всё делает правильно. Юноша так никому и не рассказал про видения, если не считать Игоря Лаврентьевича. По крайней мере, напрямую. Многие зрители и критики замечают в его работах странные образы, которые обретают смысл только через несколько месяцев, а то и лет после показа картин. Никому и в голову не приходит, что эти рисунки вдохновлены будущим, а не будущее – талантливыми картинами.

Лишь однажды увиденное в эпоху «временного» зрения прикасается к сознанию и сердцу Филиппа.

Это происходит тринадцатого октября две тысячи семидесятого года. Филипп неторопливо прогуливается по парку Семпионе, в нагрудном кармане мнётся билет до Санкт-Петербурга, и он с радостью и грустью размышляет о том, что купит внукам на Рождество. Ещё целых три недели в запасе, а он уже мается. Никогда не умел выбирать подарки.