Я хотела уединиться и страдать. Но это сейчас непозволительная роскошь. Нужно поддержать тетю Иру и подготовить похороны. А потом я уеду на край земли и предамся унынию и скорби.

А потом нужно будет обдумать, как мне относиться к увиденному своими глазами. Было бы проще, если бы это мне кто-то рассказал. Тогда у меня был бы выбор – принять или не принять. А тут без вариантов. Не могу не верить своим глазам, а поверить не в силах, так как я скептик, или нет, не скептик, реалист!

Похороны прошли как в бреду. Я много бегала, договаривалась, звонила. Так было легче прожить это время. Наполнить его суетой. Только не останавливаться и не думать. Все делалось неосознанно, на автомате.

Тетя Ира была под препаратами, доктора опасались за ее рассудок. Не хочу даже думать, что чувствует человек, потерявший все в жизни. Дядя Ваня и Сережка были для нее всем. Об этом даже думать тяжело, пережить невозможно.

Не понимаю почему, но в какой-то момент у меня включился внутренний покой. Боль от потери ушла вовнутрь, осталась пустота. Но странное чувство, когда твой мозг вместо переваривания и погружения в горе строит схемы и объясняет мне, почему не нужно тосковать. Я видела Сергея тогда, когда, по мнению врачей, он уже умер, значит, при желании я смогу сделать это еще. Наверное, могу. По крайней мере, попытаюсь. Еще он ушел не один, а с отцом. Дядь Ваня не даст его в обиду! Бред! Какой бред лезет в голову. Нужно тоже выпить таблетку. Или с кем-то проконсультироваться, просто поговорить, в конце концов. Может, это нормально в данной ситуации.

Уже стоя на кладбище, я смотрела на тело своего друга, на его мать, которая металась от гроба мужа к гробу сына, в этот момент на меня навалила безысходность. Вот оно, горе! Когда ты понимаешь, что еще несколько минут, и забьют гвоздями крышку и опустят в землю. Это последние минуты, когда я вижу своего друга. Хочется кричать, орать на всю мощь, чтобы выплеснуть всю боль, все отчаяние в воздух, во Вселенную, для того чтобы стало легче.

Все закончилось, и пришел к концу этот бесконечный день. День, который мне целиком никогда не вспомнить, день, который мне никогда не забыть…

Мы с Жориком и Юлькой после поминок поехали к тете Ире ночевать. Мы вообще договорились по возможности оставаться с ней. Нелегкое, я вам скажу, испытание прийти в комнату, где все еще живет Серегиной жизнью. Его кровать, на которой в одном месте, известном только нам двоим, написано первое нецензурное слово. Плафон в светильнике, разбитый боем подушек, склеенный нашими руками и протертый нашими слезами, пока мы его ремонтировали. Стул с пустотой под сиденьем, тайник; что мы там только ни прятали: сигареты (когда еще не курили, просто жгли их, дымили), презервативы (украденные у родителей, но использованные не по назначению – они шикарно летали, наполненные водой, с крыши), деньги (это особая тема, каждый раз разное назначение и всегда один результат, покупка чего-то очень вредного и поедание этого).

Серега, мой друг, Серега. Я уже скучаю по тебе. Я постараюсь не потерять с тобой связь и, конечно, отдам все твои долги, как бы абсурдно это не выглядело.

Я основательно подготовилась к встрече с маленькими парнями. Жорика я не стала посвящать в свои планы, Юлии тем более бесполезно было рассказывать об этом. Просто представила, как я объясняю ребятам, что мы должны сделать. Лицо Жорика, который думает, что я сошла с ума, и обморок Юльки, которая бы точно подумала, что я так же плохо закончу, как Сергей! Для меня достаточно того, что я, имея гуманитарное высшее образование, буду заниматься мракобесием.