Телефон запиликал короткими гудками, оставив Кира с ощущением вины. Старик был явно обижен, что и выразил в тактичной, а оттого ещё более неприятной форме. Действительно, ехать было надо. Анне, на пятом месяце, такие путешествия были совсем не нужны, поэтому вариант с нею отпадал. Кир вовремя вспомнил, что приглашал в Тверь Михайлова, и решил, что сейчас самое время. Полковник согласился сразу же. Определились ехать в субботу рано утром, чтобы вернуться в тот же день, не обижая старика, но и не оставаясь на ночь. Такой вариант устраивал всех. Москвина, которому Кир позвонил к вечеру, в меньшей степени, но деваться было некуда. Что он и подытожил:

– Рад и этому. Жду.

Выехали в семь утра. Кир забрал у Анны её «мазду» и, подхватив на Ленинградке Михайлова, вклинился в обычный, но ещё не такой густой поток машин. До «дачных» пробок было ещё месяца три, только тяжёлые фуры упрямо ползли в обе столицы, обдавая их грязным снегом и выхлопами дизелей. Кошмарных пробок начала зимы с мощнейшим снегопадом не предвиделось, но утренняя темнота вынуждала двигаться осторожно. Парочка съехавших в кювет грузовиков, вокруг которых ходили хмурые дальнобойщики с отсутствующе-потерянным видом, служила наглядным подтверждением обычной опасности трассы.

До Клина дорога прошла в молчании, если не считать того, что обменялись дежурными фразами о сыне, который родился у Михайлова в ночь с 21-го на 22 января (вот такой у меня конец света, пошутил полковник). Встречный вопрос о беременности Анны тоже получил ответ, что «всё нормально», и разговор затих. Оживлённого диалога не получалось. Кир и полковник виделись всего несколько раз и пока никак не могли найти некую точку, подойдя к которой каждый со своей стороны, они могли бы сойтись в ней, как две прямые. Пока они двигались параллельными, но разными курсами. Кир списывал это на то, что и разговоров особых пока не было: так, короткие деловые встречи. И на специфику службы Михайлова. И всё же начал:

– Александр Михайлович, я не собираюсь обсуждать ваше начальство…

– Даже если бы и собрались, то делали бы это в одиночестве, – буркнул Михайлов. – У вас в машине курят?

Покурили, проехали Клин. Наконец, Михайлов не выдержал:

– Вы действительно считаете дальнейшие поиски бесполезными или это некая бравада, Кирилл Андреевич?

Кир только пожал плечами:

– Я-то действительно так считаю. А вы? Исключая начальство, но лично вы?

– Если честно, я не знаю, – ответил Михайлов. – Только вот искать всё равно придётся. И, судя по всему, именно мне. Вы-то отказались… Вам не прикажешь, а мне куда деваться?

Кир пожал плечами:

– На это можно всю жизнь положить, Александр Михайлович… Ладно, так вы, значит, ищете? Не поделитесь соображениями? И вообще, что новенького-то нашли? Бокий и компания – это точно по вашей части и в ваших архивах должно быть… Нет?

– Вы правы, – неохотно кивнул полковник. – Кое-что есть… Личность, конечно, интересная. Слишком очевидно выпадающая из общего, так сказать, круга чекистов тех лет. Хотя всё это известно и вам и вообще любому, кто интересуется. В сети всё найти можно. Даже если половину отбросить, всё равно Глебу Ивановичу по тайнам и секретам равных нет.

– В общем, да… Но всё же это больше выдумки, Александр Михайлович, – задумчиво ответил Кир. – По моему мнению, Бокий – жёсткий прагматик и реалист. Вся эта шелуха вокруг: тайные общества, Ордена и Ложи для него были лишь фоном. И фон этот был до него, ему пришлось туда встраиваться. Сотрудничество с Барченко подтверждает то, что именно воздействие на сознание было его главной целью. В сочетании с фанатичной преданностью большевизму, которую он, кстати, не слишком афишировал, за что, возможно, и поплатился, – гремучая смесь.