– Глеб Иванович! – краснея, сказала директор. – Переставьте картины, как нужно художнику. И зайдите ко мне…
– Отчего не зайти? А трогать картины не стану…
– Уважаемый,… – сказал, глядя на него с интересом художник. – Я не приказываю, прошу. Общее видение меняется… – от света, от высоты зала…
– А в чем смысл? Что изменится при перестановке этих… собак?
– То есть? – начал заводиться художник. – Ты понимаешь смысл в искусстве? Больше меня? Займись своим делом!
– А где оно, искусство? Думаешь, мы болваны? Съедим? Ну, облизал олигархов, – понятно. А зачем людям морды ящеров? Прославиться?
– Не тебе судить! Рассуждаешь… Ты кто, вообще? Узлы вяжи!
– Я не сужу. Выражаю мнение. Как зритель в книге отзывов, – сорвался хранитель. – А руки не испачкаю… Павлин!
– Прекратить! – закричала директор. – Позовите Володю!
– Болен! – съязвил бунтовщик. – Заразился… От этих картин всем дурно…
– Глеб Иванович! – вмешалась зам директора. – Вы опытный работник, мы вас ценим. Зачем конфликты? Принесите стремянку, вместе поправим…
– Под лестницей! – предательски дрогнул голос музейщика. – Пусть принесет! Зачем вы гнетесь? Кто он? Художник? Пустой! Вместо совести – деньги. Мы – культура, а показываем это… – Грех!
Наступила пауза. Все нервно дышали, соображая как поступить. Слесарь – хранитель стоял непривычно упрямо, как молодой бык перед боем.
– Хватит! Вы – уволены! – выдохнула директор. – Завтра придет Володя, и мы поправим картины. Простите за инцидент…
– Кадры у вас…
И тут к Глебу Ивановичу впервые в жизни спустился ангел красноречия. Тихий голос его зазвенел силой правды интеллигента – трудящегося.
– Вы, госпожа, меня уволите. Двадцать лет я работал на музей, чистил вам унитазы, менял прокладки, строил выставки… Я получал копейки и грамоты, и даже принял кактус на юбилей. И вот за этот пустяк вы меня выбрасываете. Перед пенсией… Не я тут должен бороться. Вы сами. Вы!
Кажется, Глебу Ивановичу попала в глаз соринка. Он прослезился и резко вытер его рабочей рукой. На мгновение показалось, будто солнечный свет, падающий из-за спины хранителя, окружил его голову светлым ободком. И будто от фигуры старика отделился эфемерный двойник, поднимаясь к окну. Там, на сплетении оконного переплета, призрак трагически распластался, поражая присутствующих.
И лишь когда Глеб Иванович, не выдержав, вышел прочь, – светлая тень сошла с креста и растаяла к солнцу, что едва просвечивало сквозь прохладное январское небо.
Плотник и вампиры
Мы познакомились когда, после грызни у кормушки, к власти пришли «серые», беспринципные торговцы и шулеры. Они сменили «красных» (руководящих идеологов) и запретили их партию. Было указано, что прежние шли не туда и не умеют торговать. Теперь будем успешными. Так нам сказали.
Затем сочинили Указ об изъятии имущества бывших вождей. Все эти санатории, курорты, дачи и гаражи, все здания обкомов и горкомов перешли к власти новых управленцев. Стали изымать богатство и у «красных» Усть-Сыровска.
Мне, подвальному плотнику, и еще двоим грузчикам приказали освободить от мебели Дворец прежней партии. Мы загружали в машины полированные столы, кожаные стулья, всякие ковры и дорожки, а также радиоприемники, вентиляторы, обогреватели, телефоны, помеченные инвентарными номерами. Куда все это потом свезли, нам не сказали.
Мы обходили кабинеты, заполняя картонные коробки. Непривычно смеялись, шутили. Оказывается, красные не такие вечные, как мы думали. Шли по коридору, волоча шнуры приборов…
Тогда и вышел к нам навстречу один из «кровососов». Видно, прощался с кабинетом. Невысокого роста, толстяк, с властным взглядом хозяина жизни. Его возмутил наш смех. Он остановился и принялся отчитывать за шум.