В одной из медитаций увидел я на первом канале морду Рогатого.
– Господин, президент! Черед год поисков, найден виновник одырявливания. Подробности в докладе. Для прессы открывать тайну не буду. У нас свои секреты!» Вроде, не дело плебса знать правду…
Только мне, будде, – лапшу не навешать. В своих видениях узрел я седого, сухощавого человека в спецовке. С маленькой дрелью в кармане. Ракету почему-то колышет, может, катят ее по рельсам на космодром. А он там, под брезентом, глазом сверкает… Только не злой он. А доносит послание торгашам. «Если рабочим, собирающим ракеты, платить, по 20 тысяч, – дырки будут и в тех, кто так относится к людям».
Словом, сел я в уголок, вошел в контакт с инфополем. Спрашиваю: «Что есть отверстие в трубе, тарелке, ракете?» Слышу, – пошло откровение. Кто-то диктует, успевай записывать. «Дырка, – говорят мне, – символ времени несправедливого антисоциального государства. Как жалкий, но вынужденный ответ людей труда…
Дырка – тот слабый атом, маленький связующий элемент граждан эпохи эгоизма и лжи…»
Слегка заумно, но понятно. То есть, между нами, тружениками, нет единства за права. Каждый за себя, за пучок редиски, за возможность бухать в своей норке и смотреть порнушку. Да голосовать за лживых краснобаев. Дырка, в общем…
Бунт хранителя
К православному Рождеству, нынче модному празднику, а заодно к юбилею Российской Федерации, в музее Усть-Сыровска открывали художественную выставку. Мудрить с анонсом не стали, заготовив плакаты с большой надписью «Нам 30 лет!» На них, под трехцветными буквами, проступали контуры Кремля, танки с самолетами, а также березки с крестами и куполами. Внизу, серой полоской, изображался народ в массе, – без лиц, с мутными кляксами – головами.
Строить выставку руководство решило из творений певцов родного края. Им отдали узкий зал, убрав с подставок колбы с земноводными. В фойе разместили местных городских художников. А в большой выставочный зал пригласили московского портретиста – миллионера. При своей ученой деятельности, музей, по новым законам, обязан был зарабатывать. И на модного художника цену на билеты повысили.
Развешивать картины и фотографии позвали Глеба Ивановича, пожилого хранителя музея и молодого грузчика по прозвищу Вольтер. Оба подрабатывали оформительством, а хранитель еще трудился слесарем, ремонтируя музейные унитазы.
Работали несколько дней. Развеска процесс невеселый. Залы высокие, стремянки качаются, а узелки на веревках не должны быть заметны. И, главное, постоянные переделки. Музейный художник укажет так, завотделом – этак, а у замдиректора свое видение. К вечеру ноги дрожат, под глазами – круги, как тут не выпить!
Привезли и ящики с картинами московской знаменитости. Агент художника суетится, расставил полотна у стены, как требует концепция, заказал нужную высоту… Глеб Иванович обошел зал, разглядывая картины. Такого видеть не доводилось. Портреты большие, техника искусная, но – кто здесь, на картинах? Известные политики, бизнесмены, поп – идолы… Льстивая мазня. И все, как будто, из средневековья.
Правитель государства – в костюме короля на троне, министры – в шубах баронов, патриарх и шоу-крикуны в доспехах с пушистыми прибамбасами. Смотреть противно…
И еще эти кошки и псы. На больших картинах царили существа – уроды: до шеи они были людьми, а выше – морды животных. Женщины, как полагается, с кошачьими ушками, а мужики – овчары, бульдоги… И все так тщательно выписано, волосок к волоску.
Глеб Иванович, скрипя сердцем, развесил вождей правительства, а к барбосам так и не притронулся, – отвратно. Его напарник Вольтер, тощий «эзотерик», как он себя называл, развесил остальной зверинец.