– Привет, Кам, – ответила Белль и, надеясь, что разговор исчерпан, свернула в сторону, но Камилла остановила её:

– Ты не к Вики сейчас?

– Нет, я домой.

– А я к ней. Могу тебя подбросить.

– Хочу пройтись, – вежливо отказалась Белль.

– Значит, увидимся завтра на пикнике, – сказала Камилла, надевая сумочку на плечо.

– Увидимся, – кивнула Белль.

Вернувшись домой, Аннабелль первым делом приняла душ. Память назойливо подбрасывала неприятные моменты дня: хриплый голос старой цыганки, произносящий странные слова о созданиях тьмы, и острые шипы красной розы; злые слова женщины, выговаривающей своей плачущей дочери; тяжёлый парфюм Гидеона – кедр и тубероза; сальные взгляды судьи Моргана, голоса глупых сплетниц из супермаркета и снисходительный тон Камиллы – пусть всё это смоет водой. «Надо было всё-таки сходить к сиренам», – подумала Белль, подставляя лицо струям тёплой воды.

Выйдя из душа, она почувствовала себя лучше. Однако для готовки уже не было ни сил, ни настроения. Белль заварила вербеновый чай и включила на виниловом проигрывателе «Остров Блаженных» Наннерль Моцарт в адаптации Рахманинова для фортепиано.

Возвращаясь с кухни с чашкой чая, Белль остановилась возле комода, на котором стояли фотографии, и улыбнулась. Когда она видела улыбку дедушки, пусть даже и на фото, ей тоже хотелось улыбнуться – как будто ему в ответ.

На одном из фото девятилетняя Белль, пятнадцатилетняя Вики и дедушка раскатывали присыпанное мукой тесто на кухне дедушкиного дома в Линденшире. А на другом фото Белль было пять, и она, весело хохоча, убегала от Мышки, совсем ещё жеребёнка, а дедушка стоял рядом с букетиком морковок и смеялся. На третьем фото Белль было одиннадцать: жмурясь и широко улыбаясь, она прижималась щекой к дедушкиной щеке. Аннабелль помнила, как сейчас, мягкое покалывание бороды, запах жимолости и можжевельника, сопровождавший дедушку повсюду; голос, такой мягкий, тёплый и густой как горячий шоколад зимним вечером; блеск голубых глаз, и каштановые волосы, плавными волнами падавшие на лоб и шею. Дедушке было сто восемьдесят два года, но выглядел он от силы лет на двадцать пять – и то из-за того, что носил бороду и усы: ему не хотелось казаться сильно младше бабушки, это её расстраивало, хотя в её шестьдесят девять Эмме Тэйлор не давали и сорока пяти лет. Так уж было устроено: фейри продлевали жизнь и молодость своим супругам.

Дедушка никогда не терял оптимизма и не стеснялся веселиться как мальчишка, и при этом Белль всегда чувствовала себя рядом с ним в полной безопасности. В детстве она никогда не допускала мысли, что когда-нибудь разлучится с дедушкой. Но четвёртого мая, спустя всего две недели после того, как было сделано третье фото, дедушка пропал в горах, и вскоре все стали считать: он погиб под лавиной, сошедшей в тот день в Долину Снов.

Белль не поверила в его гибель, и лишь мисс Уэлш все долгих семь лет поддерживала в ней надежду, что дедушка жив. Это очень много значило для Белль, хотя она и не знала наверняка, верила ли её крёстная в это на самом деле или просто хотела утешить крестницу. И какое облегчение Белль испытала пять месяцев назад, когда узнала, что дедушка жив, что он в Заповеднике!..

В тот день шестнадцатого июня в церкви во время заупокойной мессы, Белль чувствовала тихое спокойствие Фредерика. Порой она ощущала – его гложет вина за то, что выжил, а другие альпинисты погибли. Ей хотелось обернуться и сказать: «Твоей вины в этом нет!», подойти ближе, коснуться его руки. Но рядом с Фредериком стояла Камилла, и Белль сдерживала себя. Смотрела на фреску святого Элреда, его волчью голову, красно-зелёное одеяние, чашу с молоком в руке, босые ноги. Потом приподнимала голову и любовалась цветными отблесками витражей на стенах, шептала: «Спасибо, Лилит, что сберегла Фредерика». Десять человек погибло тринадцатого июня, когда в долину Китса, на базовый лагерь, сошла лавина. Среди них оказался и Капкейк. Но Фредерик с двумя друзьями заплутали в снегопаде и не спустились в лагерь – это их и спасло.