— Говорить можешь? — на всякий случай уточнила я, 

Чуда-юда моргала на меня глазищами и молчала.

Да, далеко я уеду со своими гуманистическими методами в лютом средневековье.

Ладно, речь, вроде как, понимает — и то хлеб.

— Ты почто скотину губишь, окаянная? — сдвинув брови, грозно вопросила я, отчаянно представляя на месте чудища котенка, наделавшего кучу в неположенном месте, чтобы придать интонации уверенности и не трястись, как заячий хвост. — Или думала, раз прежней Премудрой нет больше, так я тебе позволю людей ее обижать?

Вместо того, чтобы устрашиться, как все прочие, на ком я до сих пор свой грозный вид применяла, чуда-юда вся как-то распушилась, набычилась, распахнула пасть и из нее вместе со странным хрипящим клекотом вырвалось шипящее:

— ш-ш-ш-ш-ш-мое-ш-ш-ш-ш… за-ш-ш-ш-бра-ш-ш-ли…

— Что, простите? — недоуменно переспросила я.

— Мое-ш-ш-ш-ш! — повторила тварь, повысив голос в фальцет и от этого, как ни странно стало слегка понятнее, хоть и свербело в ушах: — Украли-ш-ш-ш! Заберу-ш-ш-ш-ш!

А потом она вдруг взвилась на месте, сделала полный оборот по сараю, продолжая завывать “забрали” и “мое”, а потом метнулась к окну, невесть как в него просочившись, и была такова. 

Только через несколько мгновение я поняла, что это где-то раскукарекался средь бела дня петух, и, не вынеся звука, чуда-юда вынуждена была удрать. 

Я постояла еще немножко, успокаивая расшалившееся сердцебиение, и вышла к людям.

Те смотрели на меня с надеждой:

— Все? Прогнала, матушка? — уточнил тот самый мужик, что выступал послом, очевидно, местный староста, или кто тут у них за главного. 

— Она убежала, но вернется, — задумчиво произнесла я. — А скажите-ка мне, люди добрые, вы из леса в последние дни ничего такого-этакого не забирали? Что не положено вам брать?

— Да как можно, матушка! — дружно загомонил народ, на всякий случай переглядываясь и одаривая соседей подозрительными взглядами. — Да мы ж никогда! Мы ж чтим! 

— А если подумать? — напирала я. 

Ну не похожа была чуда-юда на злобное чудище (хоть и похожа!). Поклон этот. И напасть на меня не пыталась. Не уверена, как тут у чуд-юд с умением врать, чай не фейри, но все-таки было очень похоже, что для басчинств у нее свои резоны. И, может, я и не разбираюсь в чудищах, зато в людях — немножко. И всегда найдутся те, кто какой-то запрет захочет обойти. 

— Нука-сь! — командирским голосом заорал староста поверх голов так, что даже продолжающие подбрехивать собаки замолкли на несколько мгновений. — Кто в лес давеча ходил? Выходите ответ держать! Кто делал, что делал, да поживее, у матушки Премудрой и поважнее есть дела, чем с вами тут кукарекаться!

Вот это я понимаю — лидерские задатки! Я посмотрела на старосту с уважением, надо будет хоть узнать, как его зовут. 

—  Когда чудище в деревне объявилось? Позавчера в ночь? Вот пусть выйдут те, кто был в лесу днем до того! —  внесла я коррективы в запрос старосты. 

Из толпы медленно и неохотно начали выходить люди, а староста попутно их мне представлял:

—  Демьян, Ипат, Кузьма, Маланья, о, Ульянка, а тебе чего дома не сиделось?

Ульянка, хорошенькая девчонка лет двенадцати, застенчиво спряталась за единственную вышедшую женщину, и староста махнул рукой.

—  Это все?

—  Так ведь лето только-только началось, матушка! Сейчас в поле да в огороде самый труд, грибам да ягоде не время, у зверя шкура нынче худая, летняя, да и сам он нынче тощий: детеныши только на лапы встали, не до жира сейчас зверю… Вот и выходит, что нечего нынче в лесу делать-то.

Я кивнула, принимая объяснение, и взглянула на ближайшего из мужиков.