Демьян, кажется.

Рослый дядька, с солидным животом и крупными руками в переплетениях вен почтительно склонил голову, в которой черных волос было вровень с сединою, заговорил обстоятельно:

—  По глину я ходил, матушка. Я то все больше гончарным делом живу, а в полях-огородах самая страда уже прошла, баба моя с дитями сами справляются —  вот и решил наведаться к дальнему оврагу. У нас-то тут рядышком тоже есть, где глины взять, но не слишком она на кругу хороша. Набрал, стал быть, две корзины, водой залил, а работать покамест не пробовал —  отмачивается.

Кивнула —  понятно мол. Взглянула на следующего

—  К дровам мы с Кузькой приглядывались, Премудрая. Валить, знамо дело, в зиму станем, но пометить хворые дерева да сухостой нынче самый срок: зимой-то поди разбери. Вот и учил сына, как выбрать хворое дерево, чтобы лесу не во вред, и как затесы поставить, чтобы к зиме листва сок повытянула… Орешника вот охапку нарезали —  хозяйка моя ругалась, что корзинка у нее прохудилась, вот и обновим, стало быть… А больше ничего из лесу и не принесли в тот день.

—  Травница я, матушка Премудрая. По травы ходила —  еще до свету лес ушла, воротилась, солнышко уж в зените стояло, так я сразу перебирать добычу и села, пока травы не заскучали… Время нынче хорошее, луна в рост идет, так что набрала изрядно…

Она перечисляла названия, нанизывая слова как бусины на нитку, а я только и знала, что тихо ужасаться: и всё это мне предлагалось тоже собирать?! 

Маланья заметила, что я хмурюсь, поспешила заверить:

—  Ты не думай, матушка, я порядок знаю, как травы дойдут —  так твою долю тебе поднесу!

Вот спасибо, вот полегчало!

Вообще-то, конечно, правда полегчало, но я все же надеюсь, что к тому времени я уже благополучно свалю отсюда домой, и если мне вдруг понадобятся лечебные травы, то за ними я буду обращаться в ближайшую аптеку.

Но все равно, травнице я кивнула куда уважительнее, чем мужикам до этого: как ни крути, а коллега —  своя сестра-ведьма!

—  Ну а ты зачем в лес ходила?  

Девчонка Ульянка, последняя в этой небольшой очереди, была до того славной, что не умиляться, обращаясь к ней, было невозможно. Крепкая, светлокожая и голубоглазая, с толстой русой косой, видневшейся из-под платочка, она, как осторожный, но любопытный зверек, выглядывала из-за юбки Маланьи.

—  Меня мама к бабушке отправила!

—  С пирожками? —  улыбнулась я собственной шутке.

—  Не, —  она приняла вопрос за чистую монету, и энергично мотнула головой, отчего толстенькая коса метнулась в стороны, шлепнув по очереди травницу и саму Ульянку. —  Пирожков мне бабушка на обратную дорогу наложила! Тятя намедни на княжью заставу за солью ездил, гостинцев накупил, вот мама и велела отнесть!

—  А из леса что-нибудь в деревню приносила? Может, необычное что-то нашла —  да и взяла с собой?

—  Не-а! —  толстенькая коса снова шлепнула по спине Маланью и Ульянку. —  И так короб все плечи оттянул, тетенька Премудрая, бабушка пирожков под самую крышку наложила. Куда в него еще добавлять? 

Я кивнула —  мол, всё ясно. 

Однако было всё вовсе не ясно: кто-то из этих людей врет? Кто-то ошибается? Кто-то принес в деревню то, что считает своим лесная чуда-юда, и настолько дорожит, что это позволило ей нарушить некий договор между Лесом и людьми.

И уж конечно, вряд ли это было сделано сознательно —  здесь общественный договор куда сильнее, чем в мое время и в моем мире, хотя бы потому, что в одиночку здесь просто не выжить.

Но от этого виновнику только разумнее будет не признаваться в содеянном —  раз уж это все же было сделано.

Что бы оно ни было!