Он кивнул, и продолжил все же:

— Надобно было сразу их к земле гнуть! Они ведь оттого и страх потеряли, что ты, матушка-ведьма, волю им дала, слабину показала! А вот как напомнила им, кто ты таковская и кто они есть перед Премудрой —  так и в разум воротились!

Я сосредоточенно жевала, не чувствуя вкуса того, что ем.

—  То есть, ты, Гостемил Искрыч, считаешь, что я наших гостей на выходе к земле согнула? А надо было бы —  на входе? 

Голос домового захлебнулся негодованием:

—  Гости! Да какие они гости?! Гости вежества не забывают и порядок блюдут, а эти!..  Но да, всё верно, так и считаю, —  уже спокойнее закончил он.

И тут до меня дошла светлая мысль:

—  А чего они своего побратима вообще здесь искали, а, Гостемил Искрыч?

—  Так ведь эта… чего ж им не искать, ежели ты, матушка, разрешила?

Ого? Даже так?

—  А как давно он пропал?

Лицо домового сделалось тоскливым:

—  Я, матушка, за богатырской заставою не слежу! Там свой хозяин есть. Откуда ж мне знать, когда он пропал? 

Интересно, воинская застава —  это ведь не дом, откуда там домовому взяться? Но если там свой хозяин есть —  то кто это тогда? Заставный?

—  К старой хозяйке они тоже являлись, да только пужать не посмели, всё вокруг да около ходили: дескать, известно им всё, и ежели не воротит хозяйка, то худо будет! Хозяйка кочевряжиться не стала, сделал им худо…

Я вздохнула: если начистоту. осуждать старуху из сна за это я не могла. И будь во мне магической силы хоть на мизинчик —  я бы с этими, как приложил их домовой, “посекунами”, тоже нежничать не стала бы!

И я сдалась, уточнив только, уже больше из любопытства:

—  А кто пропал-то у них, знаешь?

—  Илья у них пропал, Ивана-воеводы братец названный.

И пока я размышляла, “братец названный” и “побратим” —  одно ли это и то же, Гостемил Искрыч с воодушевлением предложил:

—  Ну дак что, продолжим, матушка, дальше имущество твое считать?

Мое лицо перекосило счастьем.

—  А что у нас дальше?..

—  Да немного уж осталось, подпол да чердак!

...раздавшийся стук в ворота я встретила если не с радостью, то с трусливым облегчением: даже если это вернулись богатыри, ворота им можно не открывать, а переругиваться через забор —  и тем самым оттянуть светлый (темный!) миг погружения в подпол во имя инвентаризации! 

Под воротами стояли трое. Если прошлых визитеров так и тянуло назвать богатырями, то про этих на язык само просилось слово “мужики” —  такого крестьянского вида они были, словно сошли с иллюстраций моих детских книг. 

Подпоясанные полотняные рубахи навыпуск, мешковатые штаны, лапти… И бороды. Не привычные мне бородки “сексуальный дровосек”, а солидные, широкие бороды. А над ними я отчетливо видела чрезвычайно серьезные выражения на лицах. 

Вот эта их серьезность тут же прибавила инвентаризации подпола сотню к привлекательности.

Выходить расхотелось. Может, и правда, в подпол?..

Там хорошо: темно, прохладно, огурцы с грибами благоухают из кадушек...

Стоявший впереди поднял руку, снова постучал.

Нет, эти сами не уйдут.

Вздохнув, я встала из-за стола…

И замерла.

Так.

Стоп.

Стоять!

То есть как это — “отчетливо видела”?!

Я же в избе!

Да и богатырей, богатырей я с крыльца никак не могла видеть —  здесь забор такой, что, даже верхом, они с ним ростом не сравняются!

Ножки ослабли, в ручки задрожали, захотелось сесть.

Кажется, никакого перемещения в друг мир со мной все-таки не случилось, а я просто и банально сошла с ума!

Потому что —  ну, как еще можно видеть то, что находится вне твоего поля зрения, при наличии в условиях задачки здравого разума?

Никак, по-моему!

Мужик за воротами почесал в бороде, оглянулся на товарищей —  и снова постучал.