Я кивнула. Не сказала ни слова. Она ушла, а я уставилась на лилии.

Их запах… Слишком приторный. Почти удушающий. Отнеся букет к подоконнику, повернула лицо в сторону окна, чтобы не вдыхать. Чтобы не вспоминать.

Едва мне удалось снова опуститься в кресло, как раздался новый стук. Более уверенный, глубокий.

– Да, – хрипло сказала, не поворачиваясь.

Дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл человек, которого я не ждала, но чью фигуру узнала сразу.

Папа.

Он почти не изменился с нашей последней встречи полгода назад: та же прямая осанка, та же суровая, но добрая улыбка. Его волосы стали чуть седее, лицо – чуть глубже в морщинах, но глаза… глаза остались моими. Такими же тёплыми, ясными, как в детстве.

Я вскочила, забыв обо всём – и о лилиях, и о бинтах, и о боли.

– Папа…

Он шагнул ко мне – и в этот момент я вдруг снова стала маленькой девочкой. Просто дочерью, которую давно не держали в объятиях по-настоящему. Он обнял меня крепко, всем телом. Я чувствовала, как он прижимает меня к себе – не спеша, не формально, а по-настоящему. Так, как будто хотел забрать мою боль.

Я сжалась от боли в плече – синяк от удара будто пронзил меня молнией, но даже это я приняла… потому что мне так не хватало этого тепла. Я позволила себе на мгновение опереться на него. Просто быть дочерью.

Когда он отстранился, его глаза пробежались по моему телу и лицу.

Он смотрел на меня дольше, чем обычно. Как будто что-то пытался понять, прочитать между строк моего лица.

– Бриэль… – он прищурился, – ты очень похудела.

Я на секунду замерла. Челюсти сжались. А потом выдавила мягкую, почти равнодушную улыбку:

– Да ты что… Наверное, просто из-за освещения.

Он не отвёл глаз.

– Не ври мне, милая. Я отец, я знаю. Ты похудела. Сильно. Лицо заострилось, ключицы торчат.

Я опустила глаза, притворно пожала плечами.

– Просто много работы. Всё на бегу, всё на нервах. Клиенты, планы, Антонио со своими проектами. Я не успеваю есть толком. Это… нормально.

Отец не ответил сразу. Я видела, как он напрягся – пальцы сцепились, будто удерживая себя от чего-то. Говорить? Не говорить? Спросить – или оставить?

– Антонио… – произнёс он чуть тише. – Он… он хорошо с тобой обращается, да?

Подняла на него глаза и выдала ту улыбку, которой тренировалась в зеркале – безупречную, добрую, словно из глянца.

– Конечно, пап. Он меня любит. У него большой контракт – и я стараюсь быть рядом, поддерживать. Мы с ним в команде, правда. Всё хорошо.

Слова были гладкие, уверенные, но внутри меня всё сжималось. Не знаю, слышит ли он ложь – вряд ли. Он хотел верить. Он должен был верить. Я слишком хорошо играла эту роль.

Он слабо улыбнулся, кивнул. Но я уловила – его глаза не смеялись. В них было что-то тревожное, неясное.

– Ты главное не позволяй себе сгорать ради кого-то. Даже ради любви. Понимаешь? – тихо сказал он. – Береги себя. Я не переживу, если с тобой что-то случится.

И в тот момент я едва сдержала слёзы. Мне так не хватало этого – просто слов, в которых нет контроля, требований, угроз. Только забота. Только любовь.

– Обещаю, – выдохнула и накрыла его руку своей. – Всё будет хорошо.

Отец всё ещё держал мою ладонь. Его пальцы были сухими, шершавыми, но в этом прикосновении было столько силы и тепла, что я с трудом сдержала дрожь внутри себя.

– Ты же ничего не скрываешь, правда? – спросил он негромко, вглядываясь в меня внимательно, слишком внимательно.

Я сразу же заставила себя улыбнуться – мягко, почти светло, как будто этот вопрос не разорвал меня пополам. Знала, что должна это сделать. Должна убедить его. Защитить. Не себя – его. От всей этой правды, которая могла его разрушить.