Теренс потёр лицо ладонями. Медленно, с выдохом, как будто стирал с себя вину, но она всё равно оставалась.

– Я чувствую вину за каждую твою ночь с ним. Честно. Если бы я мог…

– Ты не можешь, – перебила я спокойно. – Никто не может.

– Ему сорок один, Бриэль… – выдохнул Теренс. – А тебе только двадцать шесть. Ты ещё сама не пожила.

Я прикрыла глаза на секунду. Эти цифры звучали как приговор. Он всегда звучал.

Антонио был старше. Умнее. Сильнее.

– Да, ему сорок один, – повторила устало. – И он мой муж.

– Муж, с которым ты не смеешь разговаривать нормально. Муж, при котором ты даже дышишь иначе, – голос брата сорвался. – Я знаю, что ты с ним не по своей воле. Чёрт, я причина, почему ты оказалась там!

Я уже не могла сдерживаться. Говорила резко, быстро, будто глотая воздух между словами:

– Ты прав. Ты причина, по которой я ношу кольцо, которое жжёт мне кожу. Причина, по которой я каждое утро просыпаюсь с ощущением тошноты и каждый вечер засыпаю с криком внутри. Ты думаешь, я не хотела жизни другой? Думаешь, я не мечтала хотя бы выбирать сама?

Он молчал.

Он не мог сказать ничего – потому что я говорила вслух то, что он сам не прощал себе уже годами.

Я вздохнула. Посмотрела на него.

Его глаза были полны боли. И любви.

И я сдалась. Хоть на секунду. Хоть немного.

– Прости, – прошептала. – Не хочу сейчас об этом. Не здесь. Не с тобой.

Он протянул руку, положил на мою – осторожно, мягко.

– Хорошо. Только поешь, ладно?

Я кивнула.

И впервые за долгое время… позволила себе улыбнуться. Настоящей. Маленькой. Уставшей.

Но – живой.

Я убрала руку с его ладони, потому что просто… так было легче дышать.

– Как мама с папой? – спросила я, опуская взгляд в чашку. – Они… нормально?

– Мама, как обычно, переживает за всех, но делает вид, что у неё всё под контролем, – Теренс чуть улыбнулся. – А папа… Папа работает с утра до ночи. Думаю, тоже старается не думать. Как и мы.

Я кивнула. Это было так в их семье всегда. Если тяжело – не говори. Терпи.

И я терпела. Все терпели.

– А ты? – я посмотрела на него уже с теплом. – Что с учёбой? Ты же хотел восстанавливаться?

Он почесал шею, будто неудобно стало.

– Да… Начал ходить на вечерние. Потихоньку. Не спешу.

– Это хорошо. Правда. Хочется, чтобы хоть у тебя всё сложилось.

Он усмехнулся.

– А у меня может сложиться?

Я приподняла бровь и склонила голову вбок.

– У тебя симпатичная улыбка. Ты добрый. У тебя всё ещё есть сердце. А это, поверь, большая редкость. И никто не знает о твоём прошлом, кроме нас.

Он покачал головой, усмехнулся и тихо сказал:

– Кое-кто есть. Из института. Мы не вместе, но… болтаем. Она классная.

– И как её зовут?

– Фелисия. У неё вьющиеся волосы и она постоянно опаздывает, но приносит пирожные в оправдание.

Я рассмеялась – по-настоящему. Легко, тепло, будто на минуту забыла, что за дверью меня ждёт совсем другая реальность.

– Тогда держись за неё, если она принесёт шоколадный тарт. Это серьёзная заявка.

– Подумал, что ты скажешь это, – хмыкнул он. – А еще, – подал голос Теренс, – помнишь, как мы с тобой пироги воровали с балкона у соседей?

Я удивлённо фыркнула.

– Помню. Ты ещё свалил вину на меня, а сам прятался под столом, как трус.

Он рассмеялся.

– Я был стратег, между прочим. Ты же всегда всех спасала – и меня тоже.

– Да, а потом две недели без телевизора.

Я покачала головой.

– И всё равно стоило того. Пироги были с вишней. Обожала.

– Я всегда завидовал тебе, – вдруг сказал он тише. – Ты была умной, красивой, правильной… А я – ну, ты знаешь, какой я был.

Я посмотрела на него. Усталость, которую он пытался спрятать за шутками, всё равно проступала сквозь. И всё же – он менялся. Становился другим. Тем, кем всегда мог быть, если бы жизнь повернулась иначе.