Камень. Кровь. Обломки досок. Под завалом – тела. Он увидел Агнес – 14 лет. Её рука торчала из-под балки. Её глаза были открыты. Хотел закрыть их, но рука не поднималась.

И в этот момент он понял: слёзы – это роскошь. Сейчас – нужно действие.

Третий снаряд разорвался рядом с госпиталем. Он видел, как в небо взлетели каталка, тенты, крик. Раненые, которых привезли с окраин, были убиты там же, где и хотели их спасти.

– У них нет цели, – сказал Исаак, задыхаясь. – Они стреляют в город, как в живое тело. Не выбирая органов. Не различая боли.

– Это и есть цель, – ответил Гатти. – Чтобы мы забыли, кто мы. Стали только криком.

Он вернулся к собору. Пол храма был усеян пеплом и раненными. Витражи трещали от грохота. Люди прижимались друг к другу. Некоторые молчали. Некоторые пели. Некоторые просто держали свечи.

Гатти прошёл по проходу. Поднялся к алтарю. Под ноги ему попала капля крови. Он не понял – чья. Может, его. Может, общей.

Он поднял глаза к куполу, где ещё держалась фреска Спаса.

И спросил – не голосом, а дыханием: «Ты слышишь это? Если нет – тогда я должен стать тем, кто слышит за тебя.»

Снаружи гремели залпы. Улицы превращались в сплошное поле боли. А в сердце – оставался храм. Но и он – дрожал.

Когда началось наступление, никто не кричал «в атаку». Солдаты шли молча. Под прикрытием дыма. Они не бежали – они вползали в город, как жара, как яд. В какой-то момент пыль между домами зашевелилась – и появились тени с оружием.

Исаак выстрелил первым. Он не умел стрелять. Пуля ушла в воздух. Но солдаты остановились. Они не ожидали, что здесь – стреляют. В ответ началась настоящая стрельба.

Храм превратился в баррикаду. Лавки, двери, остатки стен – всё стало укрытием. Мужчины с палками, мачете, старым ружьём без приклада. Они не думали, что победят. Они просто не хотели умереть молча.

Один солдат был ранен – в шею. Он упал прямо у западного входа. Его звали Жером. Он был из Сен-Флёра. Его мать пела в церковном хоре. Когда его нашли, он шептал молитву. Не имя генерала. Не приказ, а молитву. Смерть – делает выбор яснее.

Отец Гатти стоял у центрального прохода. В руках – крест. Он смотрел, как в него целятся. Как пули ложатся ближе. Как вокруг всё разваливается и всё же – он не отходил.

– Уходите, падре, – раздался голос рядом. – Уходите, пока есть шанс.

Это был Самуэль. Солдат. Христианин. Местный. Его лицо было покрыто копотью и потом. Но в глазах – ещё оставалась душа.

– Я могу вас вывести. У меня есть грузовик. Остался водитель. Мы уедем.

– Здесь люди.

– Здесь смерть.

– Я знаю. Но пока мы здесь – она нас не забирает. Она нас испытывает.

Самуэль опустил голову. Потом – снова посмотрел:

– Если вы не уедете – сгорит не только храм. Сгорит память.

Эти слова пробили сильнее снарядов.

Пули стали ложиться ближе, задели колонну. Камень сыпался. Витраж с пророком Исайей разлетелся на сотни кусков.

Собор начал рушиться.

И Гатти понял: вера – не в том, чтобы остаться. Вера – в том, чтобы вывезти живых.

– Всем, кто может идти – к восточному входу. Там грузовик.

– А остальные? – спросила женщина с перебинтованной рукой.

– Мы понесём их. Если не можем остаться – мы понесём.

Они начали собираться быстро. Кто-то нёс на руках детей. Кто-то – вытаскивал раненых. Кто-то – просто молился, пока грузили тела. Самуэль прикрывал отход. Он стрелял коротко, чётко. Один за другим – по тем, кто приближался слишком близко.

– Быстрее! – кричал он. – Пока не подошли БТРы!

Гатти шёл последним. С ним – двое стариков. Один – слепой. Другой – с перебитой ногой.

Он держал их обоих.

Собор остался позади. Последний удар артиллерии пришёл в тот момент, когда грузовик рванул с места. Храм Святого Габриэля рухнул. Облако пыли накрыло задний борт.