Степан смотрел на врача, но не слышал ни слова. В груди разрасталась ледяная пустота, она вытесняла воздух из легких. Ноги стали ватными, и он медленно сполз по стене на пол.

Долго сидел на полу в больничном коридоре, спиной прижавшись к холодной стене. Его руки безвольно упали на колени. В груди пульсировало глухое, давящее чувство вины. Он задыхался, вспоминая, как спал, в то время как Елена звала его. Она нуждалась в помощи, а он… он просто спал, потерявшись в собственной усталости.

«Почему я не услышал?» – билось в его голове, словно молитва, но ответов не было.

В памяти всплывали моменты, когда он мог быть к ней внимательнее: ее робкие попытки наладить разговоры за ужином, подарки, которые она делала без повода, ее желание быть рядом даже тогда, когда он явно демонстрировал раздражение. Она говорила, что любит его. А он? Он лишь отмахивался. Не любил. Не знал, что это такое.

«Я был холоден. Всегда холоден», – признал он, и это осознание резануло его, как нож. В ушах звучали ее слова: «Я знаю, что тебе тяжело, но я рядом. Просто скажи, что мне делать, чтобы тебе было легче». Тогда он просто промолчал, а теперь эти слова не давали ему покоя.

Какой-то мужчина с документами в руках мелькнул в поле зрения, а потом исчез. Мир сузился до пустого глухого гула.

Ее больше нет. Точка.

– Мне нужно… – Степан не узнал свой голос. Глухой, сдавленный, словно чужой. – Мне нужно… домой.

Он не помнил, как оказался в такси. Как доехал до дома. Осталось лишь ощущение, что мир стал плоским, ненастоящим.

Дверь хлопнула, и Степа вошел в квартиру. Все было так, как Лена оставила. В вазе на столе лежали мандарины. На диване – аккуратно сложенный плед. Она убирала дом перед тем, как…

Его передернуло.

Нет. Не думай об этом.

Он стянул куртку, бросил ее на пол. Прямо на пороге снял ботинки и прошел на кухню. Холодный свет лампы резал глаза. Руки дрожали, когда он открыл шкафчик, достал бутылку водки и поставил на стол.

Степан пил редко, работа не позволяла расслабиться. Но сейчас ничего не имело значения, кроме зияющей дыры в душе, которую нужно было хоть чем-то заполнить.

Открутил крышку.

Первая рюмка обожгла горло. Вторая не почувствовалась вовсе. Третья прошла легко, но не принесла желаемого.

Ничего не изменилось.

Алкоголь не заполнил пустоту. Не заглушил голос в голове, который снова и снова шептал: «Ты во всем виноват. Ты ее не услышал. Ты ее не спас.»

Глухой стук в дверь раздался внезапно, но не заинтересовал совершенно. Раз. Два. Три.

– Степ, открывай.

Захар.

Степа сглотнул, закрыл глаза и глубоко выдохнул. Он не хотел никого видеть. Ни с кем общаться.

– Кулешов, я не уйду. – Голос был твердым. Упрямым. – Открывай. Иначе я вынесу эту дверь к чертовой матери!

Степан знал, что командир не шутит и легко может воплотить угрозы в реальность. Дешевле было подчиниться. Он поднялся, но ноги его не слушались. Кое-как подошел к двери и открыл ее.

Захар стоял на пороге. Хмуро осмотрел его и тяжело вздохнул.

– Ты один? – спросил он.

Степан кивнул и злобно оскалился.

Теперь навсегда.

– Что ты творишь? – глухо спросил Захар, глядя ему прямо в глаза.

Степан молчал. Что он мог сказать в свое оправдание?

– Ты нужен был команде. Там, на трассе, сегодня был ад! Где ты был, Кулешов?!

– Не сейчас, Захар, – так же тихо ответил он, развернулся и отправился обратно на кухню, где стояла початая бутылка.

– Да плевать, когда! Ты бросил команду! – Захар захлопнул дверь и двинулся следом. – Ты понимаешь, что там, может, люди погибли из-за того, что тебя не было? Ты не незаменимый, но ты – чертовски важен!

– Мне плевать… – Степан прикрыл глаза, голос его звучал так, будто он говорил это не Захару, а самому себе. Налил в рюмку водки и залпом осушил, не поморщившись и не закусывая.