А он чувствовал – один. До самого дна. И ничего не осталось.

Когда все закончилось, кладбище опустело. Захар и Степан медленно шли по узкой тропинке, усыпанной гравием. А потом ехали домой. Тишина между ними была оглушающей, но Захар знал: это не молчание, а время, чтобы собраться с мыслями.

– Послушай меня, Степ, – уже у самого подъезда сказал Захар, нарушая тишину. Его голос звучал твердо, как приказ. – Ты должен взять себя в руки. Надо двигаться дальше. Елена бы этого хотела.

– Хотела? – горько переспросил Степан, бросив взгляд на друга. – Ты ничего не знаешь, Захар. Это все… все… – он осекся, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться прямо на улице.

– Ты потерял слишком много, но если ты сейчас сдашься, то потеряешь и себя.

Степан кивнул, но его взгляд оставался пустым. Слова Захара словно проходили мимо, не достигая цели.

– Захар… Я не могу, – наконец прошептал он, опустив голову. – Мне кажется, я не вывезу.

– Вывезешь, – ответил Захар жестко. – Пока ты дышишь, пока можешь встать на ноги – ты жив. А раз так, ты обязан бороться. Слышишь?

– Не могу, – невнятно пробормотал он.

– Можешь. Ты всегда мог. Ты просто забыл об этом, – ответил Захар, останавливаясь перед домом друга. – Но я напомню. И мы вытянем тебя из этого, даже если ты сам в это не веришь.

Степан не ответил, просто открыл дверь, оставив Захара на крыльце.

– Подожди, – окрикнул он и достал конверт. – Вот, ребята просили тебе передать…

– Что это? – Степа напрягся, медленно осознавая, что его тайна раскрыта. – Зачем? Я же просил…

– Я ничего не говорил… – честно ответил Захар и положил ладонь ему на плечо. – Но все за тебя искренне переживают. Не отталкивай их.

– Спасибо, – процедил он сквозь зубы, смиряя гордыню. Захар, как всегда, был прав и спорить бессмысленно. – Передай им…

– Я передам.

Степа поднялся домой. Квартира встретила глухой тишиной. Ни звуков, ни запахов – только пустота, в которой теперь эхом отдавались шаги. Он закрыл за собой дверь, оперся на нее спиной и долго не двигался.

Воздух был застоявшимся. Все осталось так же, как и раньше: аккуратный плед, подушка на диване, любимая чашка Лены на кухонной полке. Он провел рукой по стене, как будто надеялся найти в ней точку опоры, но пальцы только скользнули по холодной краске.

Степан прошел в гостиную. Руки нервно потянулись к бутылке водки, которую он оставил на столике. Он не пил, чтобы забыть – он пил, чтобы не чувствовать. Пустота становилась его единственным убежищем.

Стакан звякнул о столешницу, когда налил себе до краев. Степа сел в кресло, обхватив стакан рукой, и уставился в пустоту. Выпив залпом, налил еще. Жидкий огонь сжигал горло, но не утолял ту боль, что терзала изнутри. Он медленно поднялся, сжимая бутылку в руках, его дыхание стало тяжелым и сбивчивым. В голове гудело, как в эпицентре бедствия.

– Хватит! – крикнул и с размаху швырнул бутылку в стену. Громкий звон стекла, разлетающегося по комнате, разорвал тишину. Это был взрыв эмоций, которые Степан слишком долго держал под контролем.

– Прости, Лен… – прошептал он, сквозь сдавленное дыхание.

Как пережить смерть жены и сына, если сам их не уберег?

На тумбочке стояло фото жены. Она, улыбающаяся, обнимающая живот. Черная рамка. Степа не помнил, кто ее туда поставил. Может, мать Лены. Может, он сам. Неважно.

Взял снимок. Заглянул в ее глаза. Набрал в легкие воздуха, будто хотел что-то сказать – но не сказал. Просто зажмурился, завыл и упал на колени, сжав голову руками. Рамка упала на пол, треснула. Его грудь содрогалась от хриплого дыхания, но слез не было. Пусто. Тупо. Как будто он выгорел изнутри. Хотелось кричать. Разбивать все вокруг. Но сил не было тоже.