Бывая наездами в городе, мы иногда выбирались в кино, ходили в видеосалоны. К сожалению, интересы у нас стали радикально отличаться. Ложкина всё больше тянуло на эротику, и он предпочитал «Царицу ночи», «Греческую смоковницу», «Американский пирог», а я оставался предан боевикам и фантастике, открыв для себя серию фильмов про Джеймса Бонда.

Увлечение Венечки «клубничкой» сыграло с нами, однажды, злую шутку. Очередной сеанс эротического фильма, на который Ложкин уломал меня составить ему компанию, начинался в девять часов вечера. Это был фильм «Самое симпатичное заведение в Техасе», и я по давности и не скажу о содержании, но зато припоминаю зал, битком набитый любителями приобщиться к высокоинтеллектуальной западной культуре, и что закончился сей «шедевр» в половине одиннадцатого. Любители эротики, по окончании воскресного сеанса, ломанулись на остановку, где и без них столпилось полно желающих в полночный час поскорей добраться до квартиры. Будто назло, немногочисленные автобусы, будучи до предела забитыми людьми, у кинотеатра не задерживались, следуя по маршруту. Почти стемнело, когда нам удалось каким—то чудом протиснулись в «ЛАЗ», следующий в другой район, и проехали так, хотя бы, четверть пути.

Буквально, вывалившись из салона на одной из улиц, мы с Веней стремглав бросились к, притормозившему неподалёку, «ЛиАЗу», на нём могли бы доехать до дома. Но стоило нам подбежать к автобусу, это корыто, до отказа набитое людьми, с висящими на подножке пацанами, с незакрывающимися дверьми, просев, медленно и натужно устремилось в ночь, мигнув нам напоследок красными глазёнками фар. Стояла уже ночь и более транспорта не предвиделось до самого утра.

Костеря Ложкина на чём свет стоит, я пошкандыбал вслед за ним вдоль по шоссе. До дома оставалось около четырёх километров, и их предстояло преодолеть в темноте, по плохо знакомой дороге. Я случайно зимой и днём—то в том районе заблудился, правда, потерял ориентиры в сильный снег, метель, даже ближние дома тогда скрывались за снежной пеленой. А тут…

Казалось, Веню сложившаяся ситуация чуточку забавляет. Оттопав около полутора километров ровным шагом прямо по трассе, что стало возможным благодаря, практически, полному отсутствию машин, я предложил немного пробежаться рысцой. Но Ложкин заартачился, и после непродолжительных препирательств, я, и без того обозлённый, плюнул и помчался вперёд, оставляя приятеля позади. Конечно, делать так ни в коем разе не следовало, но раздражение, желание как—то досадить, стремление быстрее очутиться в уюте, толкнули меня вперёд, и вскоре Веня растворился в темноте позади. Он что—то кричал, но я в ответ, не останавливаясь, поторапливал отстающего словами: «Давай, догоняй». Он, однако, и не подумал ускоряться.

Один раз, нарвавшись на пьяную хохочущую компанию, я почти уж было пожалел, о решении рвануть в одиночку, но парни оказались настроены дружелюбно, и только крикнули в спину: «Чё, спортсмен, что ли?» и получив в ответ утвердительное: «Ага», заржали.

Бабушка и дед в тот день находились в деревне, и я, запыхавшийся, открыл двери запасным ключом. Я успел попить, блаженно вытянув гудящие ноги на старом диване, привезённом сюда из деревни, чая, согретого наскоро, умыться и почистить зубы. Тут—то и нарисовался Ложкин. Я уже начинал тревожиться, как бы с Вениамином чего не вышло, поэтому, увидев товарища целым и здоровым, вздохнул с явным облегчением. А он, не говоря ни слова, стараясь не глядеть в мою сторону, выпил полстакана отдающей хлоркой воды из—под крана, вытащил из кладовки раскладушку, бросил на неё матрац и подушку, скинул на кресло одёжку, и, что—то обиженно бухтя себе под нос, не реагируя на расспросы, завалился спать, справедливо считая, что, сегодня в пути, я бросил его одного.