В общем, время собирать камни, дабы что-то из них построить, хотя бы мозаику.

На что она отвечала:

– Очень может быть. Одним планам сбыться суждено сразу, другим через какое-то время, а третьим – не суждено вовсе.

Что-то сосредоточенно обдумывала, манипулируя руками, то ли разогревая ладони, то ли разминая пальцы, затем изрекла.

– Настоящее сбывается только через страдание, но, дай Бог, чтобы ты избежал подобного, хотя…

– Ну, договаривайте, – попросил я нетерпеливо. – Что вам видится?

– Тебе лучше не знать, – ответила она. – Я тоже могу ошибаться. Ибо, прошлое мертво, а будущее не написано.

– Всё написано, – сказал я глухо. – И давным-давно. Вы что-то знаете? Тогда поделитесь, дайте мне хоть какую-то возможность избежать обычных ошибок.

– Ошибаться обязан всякий, – невозмутимо отвечала она. – Только Всевышний безгрешен. Но ошибка – не грех. Грех – бездействие.

– Это не ваши слова.

Я понял, что она ничего не скажет и оставил всякие попытки выведать грядущий свой день, решив, что времени ещё достаточно. Как я ошибался!

– Наших слов не существует вовсе, – отвечала мне Йен. – От сказанного ранее мы только повторяем и повторяемся. Вообще, в том, что ты говорил, есть зерно истины. Строительство – дело благородное, но относительно другого. Меня не волнует, кто и что обо мне скажет. Важнее то, что я сама о себе знаю, и как я сама себя чувствую.

Йен сделала глубокую паузу.

– Я отвечаю за свои действия только перед Творцом.

Я опешил, потом глуповато улыбнулся и спросил:

– Извините, конечно, но не громко ли сказано?

– Сказано, как есть, – ответила она. – Важно не как сказано, а суть сказанного: Он живет во мне и, когда у меня иссякают силы, я обращаюсь к Нему, прошу помочь, и Он помогает. Неизменно. Иногда, сознаюсь, бывают трудности при общении, но они, как при канале связи, помехи, которые создают… другие силы.

– Знаете, – сказал я, будучи уверенным, что меня водят за нос, – ваше утверждение выглядит слегка странновато, я бы даже сказал смешновато. Оно напоминает вечные ссылки священников на Господа Бога и Священное Писание, когда самим сказать уже нечего, а выглядеть запредельно мудрым необходимо. Но они хоть облечены саном. А вы, чем облечены? И какие такие другие силы?

Она снисходительно улыбнулась и ответила:

– Я ничем не облечена, кроме совести. Неужели ты думаешь, что всё на земле состоит из доброго и прекрасного?

– Как раз я так и не думаю, – буркнул я раздражённо.

– Плохо ты представляешь себе истинное положение вещей в мире, вот что я хочу сказать. И дело вовсе не в том, что плохих людей большинство, как раз наоборот…Почему же всегда и вечно возникает необходимость спасать хороших? Почему зло торжествует гласно? Почему Добро всегда так тихо?

– Не знаю, – ответил я честно.

– Да потому что происходит борьба равных. Когда и где эта равность может качнуться в любую сторону, не ведает никто. У зла предостаточно слуг, у Добра их – явный дефицит. Апологеты Добра слишком много думают, вместо того, чтобы действовать под руководством Избранных. Просто действовать, думать есть кому. Противоположная сторона – это как силы быстрого реагирования, им сказали, они сделали. Анализ ситуации – дело другое. И еще потому что Добро не творит такого, что дерзко себе позволяет зло.

– И что делать? – попытался я спросить связно.

– Есть действие, есть противодействие, – ответила она спокойно. – И есть панацея…Всё-таки есть, но она для нас пока недосягаема. Вижу, что ты не вполне веришь. Эх, Фома! Дай мне минутку, – попросила тихо, видя, что я собираюсь возражать дальше.

Йен встала рядом у окна, молитвенно сложила руки, подняла голову выше и тут же опустила её так, что подбородок касался груди.