Двоих как будто качало на волнах нирваны. И только мозг неистовствовал, гоняя Силу от чакры к чакре.

Забавно, что при этом мы вовсе не выпадали из реальности. И слышали всё, и видели. Просто закрывали глаза, дабы не отвлекаться на окружающий мир…

…Я разжмурился первым. Лицо Инны круглилось совсем рядом. Ее ресницы трепетали, словно у заснувшего дитяти.

Отлепив ладонь от круглой, налитой груди, я огладил Инкины растрепанные волосы. Женщина вздохнула, и открыла глаза. В их влажной синеве дрожала блаженная мольба.

– Мишенька… – слетело с сухих губ.

Я тут же накрыл их поцелуем. Ощутив игривое касание Инкиного язычка, вернул ладонь на старое место, вдавил набухший сосок в атласную тугость. На сквознячке таял терпкий запах «молодильного зелья».

– Нельзя же долго… – задышливо прошелестел ласковый укор. – Ай… Мишенька, не выходи… ладно? Побудь еще, просто так…

– Ладно.

Долгая весенняя ночь темнела за окнами, помаргивая яркой звездочкой. Дверь в Инкину комнату я прикрыть забыл, и ощущал, какая тишина зависла в доме – ясно различалась энергичная поступь Коши. Блеснув зелеными зрачками, кот шмыгнул на галерею.

– Мне так хорошо с тобой… – нежный шепот развеял безмолвие.

– Мне тоже.

– А мне все равно хорошее! – хихикнула Инна. – И, вообще, всё прекрасно! И в театре, и в кино… А самое прекрасное – здесь, в твоем доме…

– В нашем доме, – мягко поправил я.

И уловил сладкую улыбку.

– Ну, всё, Мишенька… А то Рита заждалась уже. Ай…

Полегонечку освободясь, я присел на краешек узкой, «девичьей» кровати.

– Спи. Сегодня не вставать.

– Ага… Мишенька… Я тебя очень, очень люблю!

Лунный свет выбелил нагое женское тело, оттенив влекущие западинки. Опираясь ладонью о вздрагивающий живот, я дотянулся до Инкиных губ.

– И я тебя.

Было ли мое признание честным? Или мне всего лишь хотелось красивой правды? А, может, я просто надеялся, что когда-нибудь главные слова станут созвучны реалу?

Чтобы смазать возвышенность момента, я пощекотал Инке гладкий лобок. Женщина захихикала, поджимая колени, и луна окатила стройное бедро голубым сиянием. Картинка!

Покинув Инкину спальню, я тихонечко прикрыл за собою дверь.

Суббота, 14 марта. Утро

Москва, улица Мосфильмовская

Под «читку» Гайдай приспособил съемочный павильон номер восемь. Сегодня обширное помещение пустовало, и даже декорации были разобраны.

Легкие столики, как бы не заимствованные в столовке, выглядели странно, сдвинутые посередине павильона – свет падал на них сверху, раздвигая гулкий, загустевший мрак.

Рита мягко улыбнулась, замечая любопытство Миши и Наташи, новеньких в киношном закулисье.

Актеры, приглашенные Леонидом Иовичем, вели себя дружелюбно с Гариным, а тот не обращал ровно никакого внимания на звездные статусы – в одном тоне разговаривал и с Видовым, и с Эшбахом, и с Виторганом.

Гайдай хлопнул дверью, стремительно врываясь и шелестя ворохом бумаг.

– Всем привет! – бодро затараторил он, приседая во главе импровизированного «монастырского» стола. Видимо, эта аналогия тоже пришла ему на ум. – Начинаем нашу… э-э… тайную утреню! Та-ак… По ролям. Роль Иешуа Менеца исполнит Дмитрий Харатьян. В образ писателя Петера Эйзенхардта войдет Андреас Эшбах…

Автор сценария радостно улыбнулся при звуке своего имени.

– Лидия Эйзенхардт – Инна Дворская. Главный буржуин Джон Коун – Эммануил Виторган. Стивен Фокс – Олег Видов. Юдит Менец – Рута Шимшони. Эмиссар Ватикана, инквизитор Луиджи Скарфаро – Владимир Мсрян. Профессор Чарльз Уилфорд Смит – Александр Белявский. Главный охранник Райан – Сергей Жигунов. Да, представлю вам еще одну дебютантку – она снимется в паре эпизодов… Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин!