Прошло 13 лѣтъ царствованія Императора Александра III, и чѣмъ торопливѣе рука смерти спѣшила закрыть Его глаза, тѣмъ шире и изумлённѣе раскрывались глаза Европы на міровое значеніе этого недолгаго царствованія. Наконецъ и камни возопіяли, органы общественнаго мнѣнія Европы заговорили о Россіи правду, и заговорили тѣмъ искреннѣе, чѣмъ непривычнѣе для нихъ было говорить это. Оказалось по этимъ признаніямъ, что европейская цивилизація недостаточно и неосторожно обезпечила себѣ мирное развитіе, для собственной безопасности помѣстилась на пороховомъ погребѣ, что горящій фитиль не разъ съ разныхъ сторонъ приближался къ этому опасному оборонительному складу и каждый разъ заботливая и терпѣливая рука русскаго Царя тихо и осторожно отводила его… Европа признала, что Царь русскаго народа былъ и государемъ международнаго мира, и этимъ признаніемъ подтвердила историческое призваніе Россіи, ибо въ Россіи, по ея политической организаціи, въ волѣ Царя выражается мысль Его народа, и воля народа становится мыслью его Царя. Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизаціи, стояла и стоитъ на ея стражѣ, понимаетъ, цѣнитъ и оберегаетъ ея основы не хуже ея творцовъ; она признала Россію органически необходимой частью своего культурнаго состава, кровнымъ, природнымъ членомъ семьи своихъ народовъ…
Наука отведётъ Императору Александру III подобающее мѣсто не только въ исторіи Россіи и всей Европы, но и въ русской исторіографіи, скажетъ, что Онъ одержалъ побѣду въ области, гдѣ всего труднѣе достаются эти побѣды, побѣдилъ предразсудокъ народовъ и этимъ содѣйствовалъ ихъ сближенію, покорилъ общественную совѣсть во имя мира и правды, увеличилъ количество добра въ нравственномъ оборотѣ человѣчества, ободрилъ и приподнялъ русскую историческую мысль, русское національное самосознаніе, и сдѣлалъ всё это такъ тихо и молчаливо, что только теперь, когда Его уже нѣтъ, Европа поняла, чѣмъ Онъ былъ для нея».
Если профессоръ Ключевскій, русскій интеллигентъ и скорѣе «западникъ», останавливается больше на внѣшней политикѣ Императора Александра III и видимо намекаетъ на сближеніе съ Франціей, о другой сторонѣ этого царствованія въ сжатой и выразительной формѣ высказался ближайшій сотрудникъ покойнаго Монарха, К.П. Побѣдоносцевъ:
«Всѣ знали, что не уступитъ онъ Русскаго, исторіей завѣщаннаго интереса ни на Польской, ни на иныхъ окраинахъ инородческаго элемента, что глубоко хранитъ онъ въ душѣ своей одну съ народомъ вѣру и любовь къ Церкви Православной; наконецъ, что онъ заодно съ народомъ вѣруетъ въ непоколебимое значеніе власти самодержавной въ Россіи и не допуститъ для нея, въ призракѣ свободы, гибельнаго смѣшенія языковъ и мнѣній».
Въ засѣданіи французскаго Сената, его предсѣдатель Шальмель-Лакуръ сказалъ въ своей рѣчи (5 ноября 1894 г.), что русскій народъ переживаетъ скорбь утраты властителя, безмѣрно преданнаго его будущему, его величію, его безопасности; русская нація подъ «справедливой и миролюбивой властью своего императора пользовалась безопасностью, этимъ высшимъ благомъ общества и орудіемъ истиннаго величія».
Въ такихъ же тонахъ отзывалась о почившемъ русскомъ Царѣ большая часть французской печати: «Онъ оставляетъ Россію болѣе великой, чѣмъ её получилъ», – писалъ «Journal des Débats»; а «Revue des deux Mondes» вторила словамъ В.О. Ключевскаго: «Это горе было и нашимъ горемъ; для насъ оно пріобрѣло національный характеръ; но почти тѣ же чувства испытали и другія націи… Европа почувствовала, что она теряетъ арбитра, который всегда руководился идеей справедливости».