Он не только с симпатией и интересом отнесся к декабристам, все еще отбывавшим наказание, но, возвратившись в Петербург, предстал перед отцом горячим их заступником, просившим помиловать бывших бунтовщиков и отпустить на свободу…
Встреча с де Кюстином происходила 14 лет спустя, но в тот вечер, – 14 декабря 1825 года – еще не остыв от только что полученных впечатлений, Николай был, несомненно, искренен с самыми близкими себе людьми – Константином и Остен-Сакеном. Да и как не быть искренним: ведь такое начало царствования даже из самых простых прагматических соображений действительно сильно вредило ему, а, кроме того, ставило лицом к лицу с темной, таинственной и необузданной силой российских карбонариев. И потому Николай решил лично удостовериться во всем случившемся и из первых рук узнать правду, какой бы ужасной она ни была.
Как только в Зимнем появились пленные заговорщики, он сам начал допрашивать их, взяв себе в помощники начальника штаба 1-й армии генерала К. Ф. Толя, так как все офицеры Санкт-Петербургского гарнизона входили в ее состав, и генерала В. В. Левашова, четыре года назад возглавлявшего Военный суд по делу о возмущении в Семеновском полку.
Одними из первых были приведены К. Ф. Рылеев, князь Е. П. Оболенский, князь С. П. Трубецкой. Оболенский к концу дня возглавил командование всеми силами мятежников, а Трубецкой, хотя и не явился на площадь, но накануне восстания был назначен диктатором. Первых арестованных Николай допрашивал до полудня 15 декабря, а затем приказал создать Особый комитет для следствия о тайных обществах, вскоре названный Следственной комиссией, в который вошли великий князь Михаил Павлович и еще девять генералов и генерал-адъютантов. Председателем же был назначен Военный министр А. И. Татищев.
30 мая 1826 года следствие было закончено и через день создан Верховный уголовный суд под председательством светлейшего князя П. В. Лопухина, состоявший более чем из шестидесяти членов, представлявших Сенат, Государственный совет и Синод. Перед судом предстал 121 декабрист. Окончательное решение о мере наказания преступников принимал Николай. Он смягчил первоначальный приговор Верховного суда, оставив смертную казнь пяти осужденным, вместо тридцати шести приговоренных судом. Остальные обвиняемые были осуждены к разным срокам заключения – вплоть до вечной каторги, – а большинство разжаловано в рядовые и разослано по отдаленным гарнизонам. Из солдат, участвовавших в восстании был создан сводный гвардейский полк двухбатальонного состава и уже в феврале 1826 года отправлен на границу с Персией, где вскоре началась война.
Утвердившись у власти, Николай должен был подумать и о коронации. Но прежде чем она произошла, было решено довести до конца процесс над декабристами. 13 июля 1826 года главные заговорщики – П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, П. Г. Каховский, М. П. Бестужев-Рюмин и С. И. Муравьев-Апостол – были повешены, а остальные остались в казематах, ожидая этапа в Сибирь.
После этого начались сборы к отъезду в Москву, и к середине августа вся августейшая фамилия прибыла в Первопрестольную.
Новелла сто двадцать третья
Кому же достался российский трон?
25 июня 1826 года Николаю исполнилось тридцать лет. Он родился в последний год царствования Екатерины Великой, скончавшейся через четыре месяца после его рождения. Его воспитанием и первоначальным образованием занимались сначала три дамы – баронесса Шарлотта Карловна Ливен, шотландка мисс Лайон и гувернантка при нем и его младшем брате Михаиле, родившемся через два года, – Юлия Федоровна Адлерберг, урожденная графиня Багговут. Вскоре ее сын, бывший на пять лет старше Николая, Владимир Адлерберг, стал товарищем детства великих князей4. Наибольшее влияние на Николая оказала в детстве мисс Лайон. Она отличалась смелостью, решительностью и прямотой, не боясь возражать даже императрице Марии Федоровне. Она старалась передать эти качества характера своему воспитаннику, прививая ему и некоторые собственные симпатии и антипатии. Из-за того, что мисс Лайон в 1794 году оказалась свидетельницей ужасов восстания в Варшаве, Николай на всю жизнь стал ненавистником поляков и евреев, возненавидев и вообще всякий мятеж, и неповиновение власти. Как это ни парадоксально, но именно шотландка Лайон научила будущего императора и первым православным молитвам на русском языке.