Царь всея Руси Станислав Далецкий
На обложке: репродукция с картины В.М. Васнецова «Царь Иван Васильевич Грозный»
«Ивану Грозному, современнику Елизаветы Английской, Филиппа II Испанского и Вильгельма Оранского, вождя Нидерландской революции, приходиться решать военные, административные и международные задачи, похожие на цели создателей новоевропейских держав, но в гораздо более трудной обстановке. Талантами дипломата и организатора он, может быть, всех их превосходит».
Р.Ю. Виппер
В данной книге цитируются подлинные документы и мнения современников Ивана Грозного, историков и исторических личностей.
ЦАРЬ ВСЕЯ РУСИ
ПИСАРЬ
Писарь Посольского приказа Степан Кобыла, закончив переписку набело царского письма к королю Польскому и Литовскому Стефану Баторию, отложил перо, потянулся и перечитал написанное, чтобы, не дай Бог, пропустить описку – тогда быть ему битому батогами, если описка без умысла, а если царь Иоанн заподозрит умысел, тогда можно и жизни лишиться. Письмо гласило:
«Брат наш, король Польский и Литовский, Стефан!
Мы, смиренный Государь всея Руси, Божиею, а не человеческой многомятежною волею… Когда Польша и Литва имели также венценосцев наследственных, законных, они ужасались кровопролития: ныне нет у вас христианства! Ни Ольгерд, ни Витовт не нарушали перемирия: а ты, заключив его в Москве, кинулся на Россию с нашими злодеями Курбским и другими: взял Полоцк изменою и торжественным манифестом обольщаешь народ мой, да изменит царю, совести и Богу! Воюешь не мечом, а предательством – и с каким лютым зверством! Воины твои режут мертвых… Наши Послы едут к тебе с мирным словом, а жжешь Луки жжеными ядрами (изобретением новым, бесчеловечным); они говорят с тобою о дружбе и любви, а ты губишь, истребляешь! Как Христианин я мог бы отдать тебе Ливонию; но будешь ли доволен ею? Слышу, что ты клялся Вельможам присоединить к Литве все завоевания моего отца и деда. Как же согласиться. Хочу мира, хочешь убийства; уступаю, требуешь более и неслыханного: требуешь от меня золота за то, что беззаконно, бессовестно разоряешь мою землю!.. Муж кровей! Вспомни Бога!
Царь всея Руси Иоанн».
Не обнаружив в письме описок и помарок, писарь Степан скатал письмо в свиток и понес его в Палату Посольского приказа для передачи дьяку, который должен подписать это письмо царя, приложить печать и отправить с гонцом к польскому королю Стефану Баторию, который был избран сеймом на этот пост из воевод, а не по наследству.
Выйдя из писчей избы, Степан остановился, ослепленный ярким солнцем: был конец весеннего месяца грачевника 7089 года от Сотворения мира (март 1581 года) и после полудня солнце, висевшее на безоблачном голубом небе, роняло на землю теплые лучи– стрелы, которые пронзали остатки почерневшего снега, заставляя их истекать талой водой, струи которой с тихим журчанием сливались в ручейки, затем объединялись в потоки, обрушивающиеся с крутого берега в воды Москва-реки, которая, еще не освободившись от льда, кротко воспринимала в себя все весенние воды, чтобы напрягшись, через несколько дней сбросить с себя ледяные оковы и вобрав весенние воды широко разлиться, подтапливая избы и дворы, сгрудившиеся на другом берегу нестройными рядами.
Где-то там, вдали, за рекой, стоял и дом Степана, в котором он проживал бобылем после великого Московского пожара, случившегося десять лет назад при набеге крымского хана Девлет-Гирея, когда сгорели заживо жена, дети и родитель царского писаря Степана Кобылы, который сам уцелел, поскольку находился в Кремле, а семью не успел забрать из-за внезапности появления татар.
Тот пожар, в три часа, выжег всю Москву, оставив лишь Кремль, который татары не осмелились брать штурмом из-за высоких стен и жара от московского пепелища. Так Степан и остался бобылем в доме, который отстроил на месте сгоревшего своего семейного жилища.
Вздохнув от тяжелых воспоминаний о своих родичах, сгоревших в Великом пожаре, Степан зашагал к Посольскому приказу, стараясь не замочить сапоги в весенних ручейках, пересекающих дорогу. Сапоги его были не новые, изрядно поношенные и заполнялись талой водой, стоило лишь ступить в неприметную лужу, прикрытую сверху мусором, накопившимся за долгую зиму.
В Посольской палате, которую выстроили в Кремле по приказу царя Иоанна лет пятнадцать назад, чтобы отделить государевы Приказы от царских покоев, и служилые людишки не мотались среди царевых родичей, подьячий Тимофей взял у Степана царское письмо, прочитал раз и два его целиком и, удовлетворившись написанным, отпустил писаря восвояси с напутствием: – Ступай, Степан, домой, на сегодня твои дела закончены и можешь покашеварить в своем доме, где живешь бобылем. Почему ты не возьмешь к себе молодайку в жены-стряпухи? Иль невесты на Москве перевелись? Ты еще мужик справный, можешь и деток завести, а живешь словно сыч лесной в одиночестве, супротив божьего промысла, который заповедовал, чтобы люди плодились и размножались. Али сила мужская в тебе закончилась? Что молчишь?
– Что Вам ответить, Тимофей Гаврилович, – смиренно отвечал Степан. Никак не могу позабыть жену и детишек, сгоревших заживо от проклятых татар, вот и нет желания вновь обзаводиться семейством. А ну как татары вновь Москву пожгут?
– Больше не пожгут, – нет у татар мочи сюда соваться, – успокоил дьяк. – После битвы при Молодях истлела татарская сила и еще много лет не будут сюда соваться басурмане. Так что подыскивай себе, Степан, новую суженую и заводи детишек. Царь Иоанн весьма благосклонно относится к семейным холопам и даст тебе прибавку к жалованию, о чем я похлопочу. Давай, Степан, чтобы к осени закончил свою бобылью жизнь, а теперь ступай в хату и жуй сухари, коль жены нет и некому тебе щей сварить, – усмехнулся дьяк.
– Вы, Тимофей Гаврилович, если будет возможно, скажите потом, когда ответ польский придет на это царское письмо. Больно охота мне знать, что король Польский ответит на столь благочестивое письмо царя нашего Иоанна.
– Хорошо, будет оказия, дам тебе почитать ответ, если там не будет плохих слов про нашего царя: от этих пшеков можно ожидать любой пакости и не след холопу читать поносные слова иноверцев, – ответил подьячий и углубился в чтение очередного свитка, а Степан, выйдя из Приказа, пошел к мосту, чтобы, перебравшись на другой берег реки уединился в своем доме. Он и без напутствия подьячего тяготился одиночеством и сам подумывал подыскать вдовицу, чтобы жить без венчания, а если пойдут детишки, то можно и под венец – дело это житейское и одобрено пророком Матфеем в Евангелии, где сказано, что жениться можно на вдовице, но нельзя на блуднице, ибо будешь тогда жить в прелюбодеянии до конца дней своих.
В таких размышлениях Степан добрался до своего дома, разжег печь, отварил каши из проса, заправил кашу свиными шкварками, плотно поел, попил чаю, настоянному на смородиновом листе, и завалился спать на печную лежанку, вспоминая напутствия подьячего про молодайку, пока сон не смежил очи.
Месяца через три подьячий Тимофей, однажды, когда Степан по делу зашел в Посольский приказ, сунул ему в руку свиток, сказав: – Ты хотел прочитать ответ Польского короля Батория на милостивое к нему письмо царя Иоанна. Вот и ответ от нечестивца-латинянина.
Степан взял свиток и прочитал вслух ответ Польского короля Стефана Батория на письмо царя русского Иоанна:
«Хвалишься своим наследственным Государством, – писал Стефан, – не завидую тебе, ибо думаю, что лучше достоинством приобрести корону, нежели родился на трон от Глинской – дочери Сигизмундова предателя. Упрекаешь меня терзанием мертвых: я не терзал их, а ты мучаешь живых: что хуже? Осуждаешь мое вероломство мнимое, ты сочинитель подложных договоров, изменяемых в смысле обманом и тайным прибавлением слов, угодных единственно твоему безумному властолюбию! Называешь изменниками воевод своих, честных пленников, коих мы должны были отпустить к тебе, ибо они верны отечеству! Берем земли доблестию воинскою и не имеем нужды в услуге твоих мнимых предателей. Где же ты Бог земли русской, как велишь именовать себя рабам несчастным? Еще не ждали мы лица твоего, ни сей крестоносной хоругви, коею хвалишься, ужасая крестами своими не врагов, а только бедных россиян. Жалеешь ли крови христианской. Назначь время и место; явися на коне и един сразися со мной единым, да правого увенчает Бог победою».
– Польский король вызывает нашего царя Иоанна на поединок? – удивился Степан, прочитав письмо Батория. – Царь с королем не может биться на поединке, – это известно всем.
– Хитрит Баторий, знает, что царь не будет с ним сражаться, вот и изгаляется. Этого Батория поляки выбрали королем пять лет назад, потом он стал и Великим князем Литовским, где похвастался отнять у Руси Киев, Полоцк, Псков и всю Ливонию. Сейчас он напал на Псков во главе большого войска, и если возьмет Псков, то быть беде большой для русского царства и для царя нашего Иоанна, про которого в Европе распускаются дурные слухи, будто про нечистую силу, из-за отказа царя Иоанна принять веру латинянскую и отказаться от православия, – охотно пояснил подьячий Тимофей.
– И что же царь ответил на грамоту польского короля Батория? – спросил снова Степан у подьячего.
– Царь Иоанн ответил учтиво польскому гонцу, что зачитал эту грамоту: «Кланяйся от нас своему Государю!» – таков был царский ответ, смиренный, на бранную грамоту Батория.
